– Господин эмиссар, вы думаете, что британцы настолько жадны, что из-за этого нападут на нас?

– Кто знает… – ответил Линь, на этот раз с искренним недоумением. – Мне еще предстоит понять их моральные устои.

Он снова взял письмо Шижуна и, окунув кисть в чернила, выбрал подходящее место на листе, быстро написал несколько иероглифов и вернул письмо Шижуну, который прочитал приписку:

Совершенное китайское двустишие: одно предложение параллельно другому, каждое слово в идеальном балансе со своими собратьями. Что касается элегантной каллиграфии, каждый мазок кисти показывает чистоту души и чувство справедливости автора. Когда Шижун прочел послание и подумал, какую радость оно принесет отцу, у него на глаза навернулись слезы. Он поклонился в пояс, чтобы выразить уважение и скрыть слезы.

– Чертов Гонконг! – проворчал Талли, когда они с Джоном Трейдером стояли на палубе корабля, который уже несколько недель был их домом.

Талли повторял эту фразу каждое утро. Гавань Гонконга с крутым Пиком являла великолепную перспективу, но картина не доставляла Талли Одстоку никакого удовольствия.

– По крайней мере, мы получаем еду с материка, – сказал Трейдер. – И китайцы не отравили колодцы.

– Лучше бы отравили, – буркнул Талли и, выпучив глаза, пристально посмотрел на воду, где британские корабли стояли на якоре вот уже несколько недель. – Я бы лучше умер, чем и дальше тут торчать.

Трейдер не мог его винить. Всем было скучно.

– По крайней мере, мы в безопасности, – попытался успокоить он.

– Скорее, мы в безвыходном положении. Прикованы к скале! – Одсток кивнул в сторону Пика. – Смотрите! – Он с яростью простер короткие ручки в сторону якорной стоянки. – Семьдесят британских кораблей на якоре. И я, черт побери, не могу воспользоваться ни одним!

– Нам нужно терпение, – рискнул высказаться Трейдер.

– Нам нужен чай! – прорычал Талли, затем немого помолчал. – Вы видели, что сегодня утром мне пришло письмо? От отца из Лондона. – Он вынул письмо из кармана. – Вам стоит прочесть.

Почерк Эбенезера Одстока по-прежнему оставался отрывистым, но казалось, что возраст уже начал брать свое.

– Мне жаль, что у него такие плохие зубы, – сказал Трейдер, и Талли в ответ только фыркнул. – И его нога. Он пишет, что с трудом добирается до офиса, даже с палкой. – Талли снова фыркнул; Трейдер прочел вслух: – «И я боюсь, что мозги уже не так хорошо работают».

– Старый черт! – хмыкнул Талли.

– «Учитывая нестабильность торговли с Китаем в настоящее время, – продолжил читать Трейдер, – ожидается дефицит чая, цены могут взлететь до небес. Я буду благодарен, мой дорогой сын, если ты пришлешь весь чай, какой только сможешь, при первой же оказии».

– А я не смогу, – почти причитал Талли.

Трейдеру казалось странным, что грубоватый торговец средних лет все еще так боится отца.

– Пока мы разговариваем, в Кантон привозят весенний урожай из отдаленных районов, лучший чай. Джокер продаст мне столько, сколько я смогу купить. Я расплачусь серебром. У меня даже есть судно, которое можно использовать. Но я не могу подняться вверх по реке, потому что мне не разрешено подписывать обязательства перед Линем.

– А нельзя закупить чай через какого-нибудь американского купца?

– Я пытался. Все в деле. Загружены доверху хлопком на продажу, а обратно поплывут с чаем. Но, увы, не для меня.

– Я полагаю, что нам нельзя подписывать чертовы обязательства. Обещать не возить опиум? Ну то есть не только сейчас, разумеется.

Талли потряс головой:

– Мне не нравится Эллиот, но в одном он прав. Нам надо держаться вместе. Мы сказали Линю, что британские торговцы не могут подписывать никаких документов, которые переводили бы их под китайскую юрисдикцию. Нельзя такого делать! Сами себе отрубим ногу. Как только мы подчинимся китайскому закону, мы у них под колпаком навеки. Любой китайский судья сможет нас пытать и повесить по собственной прихоти. – Он мрачно покачал головой. – Ничего не поделаешь. Придется сказать старику, что я не смогу достать ему чай.