Сижу, проглатываю картинки, буквы и «рукоприкладства» – то бишь подписи. Не заметил, как Юра сходил к прилавку, после чего поставил передо мной чашку настоящего капучино. В фарфоровой чашке. Я всё ещё в этом церковном тексте.

Мой дедушка Павел и его брат Симеон были близнецами. И восприемником при крещении новорождённого Миши стал именно Семён Никитич Усачёв. Восприемник – это крёстный отец. Если умрёт родной папа, то заботиться о ребёнке станет восприемник. Не исключено, что крёстная мать моего папы Прасковья Кузнецова («казачья жена») – это сестра Павла и Семёна, ведь и она тоже – Никитична. Кстати, и звали её тоже Прасковьей, как и маму крещаемого Миши. Но это уже просто совпадение.

«Усачовъ» или «Усачёв». Через «о» или через «ё». Если бы мой отец родился день в день двумя месяцами позже, то мог бы сразу получить букву «ё» в своей фамилии. Потому что 23 декабря 1917 года (по новому стилю 5 января 1918 года) новоявленный нарком просвещения Анатолий Луначарский, проводя в жизнь «орфографические реформы», сотворил Декрет о желательном употреблении буквы «ё». Потом букву «ё» то третировали и опускали до «е», то делали обязательной (ой-ёй-ёй, при Сталине), то опять игнорировали.

Недавно в книге Алексея Иванова «Пищеблок», которая вышла под редакцией Елены Шубиной, я увидел все «ё» во всех без исключения положенных местах, а ещё увидел знак ударения там, где без него не обойтись, и воспрянул духом. В этой моей книге такое правило употребления буквы «ё» тоже соблюдается. Может быть, потому, что я – Усачёв, через «ё». Хотя в моём свидетельстве о рождении и в паспортах по-прежнему написана безликая буква «е». Недавно юрист Евгений, зная мой «ё-шный» фанатизм, при заполнении доверенности у адвоката внимательно следил за моим правописанием, наклонившись над столом: «Ой, Дмитрий Михайлович, пожалуйста, не напишите в фамилии букву “ё”, ведь в паспорте у вас “е”, надо по паспорту».

… Кстати, кофе в этой китайской кофейне зерновой, вкусный, душистый.

– Юра, спасибо за кофе, посидим ещё минут пять…

Да, Михаил Усачёв родился в 1917 году, а не в 1918-м, как это значилось в его советском паспорте, и как на этом настаивала его родная сестра и моя очень хорошая тётя Клава, моя крёстная. Она родилась, по-видимому, в 1915 году или раньше, и «слегка» омолодила себя, указывая в анкетах БРЭМ, а затем и в советском паспорте, будто родилась в семнадцатом году. А раз так, то Клава и своего брата Михаила омолодила, сделав его рождённым в 18-м. А моего отца это не волновало. До поры до времени. Ну а когда приблизилось 60-летие, то не захотелось выходить на пенсию годом позже, и он сделал запрос в Троицк. Оттуда ему прислали новое свидетельство о рождении с датой появления на свет в 1917-м – на основе Метрической книги.

Почему тётя Клава хотела быть моложе? Может, потому, что к ней сватался красивейший и очень завидный жених Меснянкин Константин Александрович, высоченный, как каланча, 1914 года рождения, тоже русский эмигрант, вот тёте Клаве и захотелось предстать пред женихом и будущим мужем ещё более юной, чем на самом деле. Так, наверное…

По новому стилю Михаил Павлович Усачёв родился 10 ноября. В каждый, да-да, в каждый без исключения день его рождения обязательно, стопроцентно, по телевизору шли в его честь грандиозные концерты. Заодно с ним радовались участковые и патрульные, которым очень повезло, ведь на ту же дату, на 10 ноября, назначили чисто случайно ещё и День милиции, и они опрометчиво считали, что телевизорный концерт посвящён не моему отцу, а им – милиционерам…