Несколько часов спустя, поздно вечером, я сделал перерыв и снова подумал о Митараи. В этот момент я вдруг задумался, какая связь между его письмом и телеграммой. В письме не было ни слова о том, что он отправил телеграмму. Если бы он отправил письмо после телеграммы, думаю, Митараи при всей своей эксцентричности написал бы о ней хотя бы несколько слов. А раз он этого не сделал, то, должно быть, он сначала отправил письмо, а потом телеграмму. Просто телеграмма шла быстрее, и я понял, что она обогнала письмо и попала ко мне раньше.

Затем я снова стал думать о том, что говорилось в письме Митараи. Поначалу мне было обидно, я подумал, что он меня бросил, но сейчас я с удивлением понял, что это было не так и что письмо на самом деле было проявлением с его стороны крепкой дружбы. Жизнь с Митараи полностью погубила меня как мужчину. Он тоже говорил об этом, и это его весьма беспокоило. Отталкивая меня вот так, он, возможно, рассчитывал вернуть мне мужскую гордость и самоуважение.

Если это так, то мне это было приятно, но все же я должен был сказать, что он принял меня не за того человека. Мне это было не по плечу. Точно так же, как я не в состоянии говорить по-английски, как бы ни старался, для меня это изначально невозможно. Я курица. Единственное, на что я способен, – ползать по земле, находить на ней еду и клевать ее. И такого вот человека мой друг принял за голубя и требует, чтобы он летал в небе. И если ему подчиниться, то только упадешь и расшибешься. Я только что попросил Сатоми немного подождать, но, как и ожидалось, сколько бы часов я ни думал об этом, мне в голову так и не пришло никаких идей, ведущих к раскрытию дела. Я хотел бы спасти Сатоми, но не смогу. Эта роль не для меня.

– Господин Исиока, – послышался из дверного проема женский голос.

Голос был слабый, но поскольку стояла поздняя ночь, не мешал шум машин и в лесу было совершенно тихо, поэтому даже это голос был хорошо слышен.

– Да, – ответил я и подошел к двери.

Было понятно, что голос женский, но шел он издалека, поэтому я не мог разобрать, кто это. Думая, что это Сатоми, я вышел в прихожую и обнаружил, что в коридоре с ошеломленным видом стоит одна Митико.

– О, мама Юки, что случилось в такой поздний час?

– Господин Исиока, не могли бы вы зайти в нашу комнату на минутку?

– Могу, но только зачем?

– Я немного волнуюсь за своего ребенка.

И она побежала по коридору впереди меня. Добравшись до «Мукадэаси-но-ма», мы сразу же вошли внутрь. Дверь здесь была деревянная, а не тростниковая, поэтому в комнате было немного теплее, чем у меня. Я увидел ребенка, спящего в дальней комнате с телевизором.

– У дочки жар. У нее слабое горло, и врач сказал, что это из-за флегмоноза, но сейчас я думаю, что это просто простуда.

– Понятно, – сказал я.

Но я не понимал, почему надо было говорить об этом мне. Да, я давно уже Ватсон, но в отличие от него я не врач.

– Да, это действительно тревожно. Наверное, вам следует обратиться к местному врачу.

– Господин Исиока, мне очень неудобно, но не могли бы вы присмотреть за ребенком какое-то время? Я очень волнуюсь.

– Ну ладно, я могу, но что надо делать?

Меня озадачила эта неожиданная просьба.

– Вам ничего не нужно делать. Просто проследить, чтобы во сне она не сбросила одеяло и не замерзла, вот и все. И если она проснется и заплачет, скажите ей, что мама скоро вернется. Если ей объяснить, она поймет.

Я снова удивился. На часах было уже одиннадцать.

– Вы говорите, что скоро вернетесь. Вы сейчас куда-нибудь собираетесь?

– Да.

– Куда?

– В храм Хосэндзи.

– В храм Хосэндзи?! Зачем?

Митико опустила голову и ненадолго задумалась.