– Заткнись, придурок! – прохрипела Кира, с трудом ворочая пересохшим языком. – Я ещё жива!

Немного придя в себя и сосредоточившись на ближайшей насущной задаче, жертва человеческого коварства, уже привычно подтягивая вслед за плечами затёкшее тело, поползла к такой близкой и заманчиво плещущейся воде. Опустила в неё лицо, пытаясь напиться так, чтоб не захлебнуться. Потом устало перевалилась набок… Концы её длинных волос облизывал щекотный прибой, но Кире было всё равно: холод и пульсирующая боль в голове полностью завладели её существом. Она только вяло отметила, что Сырник перестал выть, топтаться над ней, поскуливая, и вновь куда-то исчез.

Поднималось солнце, пригревая по-осеннему, без энтузиазма, но туману и того оказалось довольно: он скукоживался, расползался по низинам и ямкам, поднимался над водой, превращаясь в тонкий дымчатый покров… Потом и вовсе испарился. Тёплые лучи коснулись скрюченного на берегу тела, приласкали его, пожалели.

Пожалел и Сырник, возникнув из ниоткуда: обнюхал исцарапанное лицо, поскрипел над ним сочувственно и снова испарился.

«Чёртов обормот, – подумала Кира лениво, – были бы собаки такими, как в кино про них заливают – давно бы перекусил мне верёвки, обалдуй. Ему нетрудно, а мне бы не помешало…»

Она пригрелась под нежаркими лучами осеннего солнца и вновь погрузилась в сон, похожий на забытьё. А когда вновь открыла глаза, решила, у неё начались галлюцинации на почве сотрясения мозга.

– Сырник? – уточнила она у склонившейся над ней галлюцинации.

Галлюцинация озадаченно вздёрнула бровки, а Сырниковая морда возникла с другой стороны, заглянула ей в лицо и вывалила розовый язык, радостно разулыбавшись.

Ясно. Сырник отдельно, галлюцинация отдельно.

– Пожалуйста, – прошептала Кира на всякий случай (чем чёрт не шутит, вдруг всё же склонившийся над ней человек реален?) – помогите мне…

Лицо исчезло. После непродолжительного шебуршания за спиной Кира почувствовала, как руки её, давно не ощущаемые в качестве живой принадлежности тела, разомкнулись и бесчувственными плетями упали в траву. Таким же манером ей освободили ноги. Помогли сесть, оперев спиной на мшистый валун и принялись энергично растирать запястья, возобновляя кровоток в онемевших членах. Потом осмотрели голову, поцокали осуждающе, чего-то там поковыряли, помыли и приложили нечто восхитительно холодное. Должно быть, мокрую тряпку.

– Придержи, – велел ей нежный девичий голосок.

Кира послушно возложила руку на темечко. После этого с усилием подняла глаза на свою спасительницу.

– Спасибо, – выдавила она.

Тоненькая, миниатюрная девочка присела подле своей подопечной на корточки, заглянула ей в лицо с любопытством и некоторой долей настороженности. Похожа она была на фарфоровую куклу – белое, словно светящееся изнутри личико с нежными чертами лица, миндалевидные глаза и чёрные косы на холщовой рубашке.

– Твоя собака привела нас, – пояснила она, хоть Кира пояснений и не требовала. – Нашла нас в лесу, принялась скулить и рваться куда-то, будто звала. Мы и пошли посмотреть, – она зачерпнула кубышкой воды из реки и протянула раненой.

– Мы – это я и мой братец Лю, – она махнула рукой в сторону.

Кира скосила глаз.

Братец Лю – хмурной и круглоголовый парень – сосредоточенно копался в заплечном мешке.

– Мы живём здесь, недалеко, по-над пригорком, через лес. Ты позволишь отвести тебя к нам в дом, накормить и подлечить?

– Позволю, – промямлила Кира, – уж можешь мне поверить – брыкаться не стану…

Она попыталась встать, но голова закружилась и ноги подкосились – едва её спасительница успела поддержать.