Кира молча поднялась. Подобрала уроненный к её ногам огромный заплечный короб и поплелась вслед за Мейли на огород, собирать поспевшую карамболу, лун-янь и вампи, уродившуюся размером с голубиное яйцо.

Не совсем оправившаяся для работы, она часто присаживалась отдохнуть, мучаясь головными болями. Новая подруга поджаливала гостью, тихонько подкидывая ей в корзину пригоршни плодов. Но бабку было не обмануть, у неё, казалось, и затылок был зрячим. Она за всем секла, фыркала, брюзжала, бурчала, а вечером, за ужином, проедала плешь сыну, жалуясь на нерадивость и леность пригретой в честном дому сомнительной девки. И на собственные мучения, которые несчастной старухе на склоне лет приходится выносить, наблюдая за творящимся на огороде день-деньской безобразием.

Плешь главы семейства была качественно стёрта до мозговой кости достаточно оперативно: на третий вечер он хрястнул кулаком по чайному столику. Тот перевернулся, пихнув ножкой старуху в бок и рассыпав глиняную посуду по глинобитному полу.

– Лю-сяо, – зыркнул отец в сторону самого младшего из Лю, – возьмёшь её завтра с собой на тыквенное поле!

Тот в ответ сверкнул крепкими белыми зубами, почтительно поклонился отцу и отправился во двор, к братьям, «забить козла» в пайцзю1

* * *

Самому младшему из братьев было не более семнадцати лет. Он очень походил на свою сестру лёгким и добродушным нравом и к несчастной гостье относился с большими теплотой и радушием, нежели прочие.

По этой причине Кира вздохнула с облегчением: если не считать Мейли, напарника не надо лучше. Может, он также не станет её судить слишком строго за далеко не стахановские темпы работы. К тому же…

К тому же его можно расспросить о ближайших селениях вниз по реке и о способах туда добраться. Хватит. Пора рвать когти. А то загостилась она, пожалуй. Сначала огород, теперь поле, как бы завтра в соху не запрягли!..

Делянка, которую отец семейства громко поименовал полем, оказалась небольшой, но весьма урожайной. Ярко-оранжевые круглые, вытянутые мускатные, бледно-оливковые толстокорые тыквы – в глазах рябило от этих жизнерадостно-цветных, пёстрых угодий. Лю очертил помощнице фронт работ и, что-то громко, весело и фальшиво напевая, отправился заниматься своим: срезать, сносить и грузить плоды в арбу, из которой хозяйственно выпряг сонных волов, отпустив их отдыхать и пастись.

Кира скатывала осиротевшую огудину в валки. Её следовало подсушить и сжечь, удобрив землю золой под будущий урожай. Не сказать, чтобы задача, порученная ей, была так уж тяжела, но через час спину заломило, через два затрещала голова, а через три вспухла нежная розовая кожица на ладонях.

– Эй, Лю! – Кира помахала братцу Мейли. – Не завалялись у тебя, часом, перчатки в арбе?

Тот вытаращил глаза и несколько раз переспросил, искренне стараясь понять, что это гостье-иноземке понадобилось. Но так и не понял. Кира досадливо махнула рукой. Нашарила в повозке старую ветошь, нарвала из неё лент, замотала ими кисти рук и вновь взялась за мотыгу.

– Скажи-ка! – вновь окликнула она сына хозяина, тот с готовностью обернулся. – Какое ближайшее селение вниз по реке?

– А? Селение? – прокричал он с другого конца делянки. – Так Цзюдухэ! Это большое, славное селение! Там ярмарка знатная, и в будни торговля неплохая. Отец туда торговать ездит.

– А часто?

– А?

– Часто он туда ездит?

– Да вот – как арбу тыквами загрузим, так и поедет, если не завтра, так через день.

– А как мне с ним?..

– Что?

Кира бросила мотыгу и пошагала по грядкам к Лю-сяо. Остановилась подле.

– Послушай, – сказала она, уже не повышая голос, вкрадчиво и доверительно, – не век же мне у вас гостить. Свой корабль надо догонять. Как бы мне с твоим отцом в это Цзюдухэ поехать?