От неожиданности – в-во, даё-ёт! – буквально на секунду в зале возникает тишина… Потом, оценив «шутку», становится еще жарче, в смысле веселее. Даже возникают настоящие аплодисменты, мол, молодец, дядька, так держать, гони концерт дальше!
Так и не дождавшись одному ему ведомого порядка, офицер начинает перекличку своей команды.
– Алфёров. Алфё-ёров!.. Так, а где Алфёров? – беспокоится проверяющий. В строю все с видимой заинтересованностью крутят по сторонам головами, и зрители тоже, а, действительно, где этот Алфёров, куда делся этот козел?
– Чё, Алфёров, тута я, – раздается откуда-то издалека. Это как раз тот пацан, который «караул!» орал. Он все еще продолжает биться в живой загородке, словно голубь в клетке.
– Пач-чему не в стр-раю? – так же глядя куда-то в пол, спокойно и простодушно, но с явной угрозой в голосе, любопытствует капитан.
– Да щас я… шнурки вот развязались, – хрипит в муках яростной освободительной борьбы находчивый Алфёеров.
Пора уже выпускать ясно-сокола. Ап, пендаля ему… Получив вдогонку мощный и звучный пинок, Алфёеров – материализованная подлянка, – как камень из рогатки, с дополнительным ускорением летит прямо на офицера. Точняк летит. Сейчас будет копец дяде! Коп… Эх, увы, нет! Гляньте, гляньте, мастер какой, смазав подлянку, виртуозно извернувшись от неминуемого, казалось бы столкновения с офицером, Алфёров шмякается в строй, словно яйцо об сковородку, пытается встать там на место. Ха, парень, все места давно «раскуплены». Как говорится, извините, свободных мест нет – не нужно опаздывать. Капитан, так же отрешенно глядя в пол, спокойно – руки за спину – выжидает. Алфёров в это время, словно муха о стекло безуспешно бьется в упругую стену живого забора. Что-то там еще зло жужжит себе при этом, тычется в нее, железную, где плечом, где руки топориком, извивается как уж телом, пытается силой втиснуться, врубиться в непривычно монолитную стену строя. «Ага, щас, тебе!» – написано на хитро-смазливых лицах его товарищей. – «Бесполезняк пришел!» Безуспешно таким образом перебрав все звенья длинной цепочки, взмыленный Алфёров почти с боем, уже в рукопашную, доходит до хвоста строя – там самые маленькие. Только здесь ему удается успешно завоевать предпоследнее место. Офицер, оттопырив нижнюю губу, искоса с деланно укоризненной миной наблюдает за ним: «ну-ну!..» Вот он, «Макаренко», склонив голову набок неспешно подходит к «мученику» и, наигранно брезгливо взяв его двумя пальцами за рукав, переставляет на место последнего – замыкающим, ставит, тем самым, точку. Теперь длинный и худой Алфёеров похож на всклокоченного индюка в стае подросших цыплят, причем, на чужом огороде.
При виде этой картины зрители взрываются ещё большим радостным, благодарным ликованием, даже аплодируют капитану, ну, молоток, точняк, дядя, цирк! Алфёров делает вид, что он страшно обижен, смертельно оскорблен, пыхтит там себе что-то – ну, бля, мол, подождите, дайте только срок, – всем отомстит. А пока, гневно сопя, разбрасывает глазами во все стороны страшные карающие молнии. Один-в-один Змей-Горыныч.
Капитан приступает к прерванной перекличке. Далее, без остановок, доходит до буквы «с». «Соловьев… А где Соловьев?» – опять спотыкается капитан.
Это какой Соловьев? – переглядываясь, дружно интересуется строй.
– Эй, люди, кто у нас Соловьев? – К фамилиям тут не привыкли, да и зачем… – Что ли который с большим шнобелем?..
– Жека, что ли… длинноносый, который еще белобрысый?
– Так он в гальюне, гражданин майор, который шнобель, – обрадованно-взволнованным голосом докладывает чей-то ломающийся басок. – У него там очередь. А я за ним.