Все это Сайгак монотонно бубнит, перебирая какие-то мятые бумажки.

Сам замполит длинный, тощий и унылый.

"Мандавохи" впадают в транс, прикрывая глаза и кивая головами. Сайгак, не делая замечаний, аккуратно записывает фамилии спящих в свою тетрадочку и докладывает потом ротному.

По внеочередному наряду каждому обеспечено, но сил противостоять бубнежу замполита нет.

Интересно – все говорят "поставь" вместо "положи". "Поставь письмо на тумбочку!" "Тетради, ручки – ставим в сторону и строимся на обед!" – командует в ленинской комнате Старцев.

Иногда говорят "поклай". "Поклай сюды пилотку". Но так говорят интеллигенты, которые знают, что неправильно говорить "ложить", надо – "класть".

– Где мои ножницы? – с тревогой спрашиваю я Костюка.

– Яки? – искренне удивляется тот.

– Я тебе дам, блядь, яки! Таки, которые утром взял у меня! – замахиваюсь я на Сашко локтем. – Не дай Бог, проебал! Убью!

Минуту Костюк напряженно думает. Радостно улыбается:

– Так я тоби их пид подушку поставыл!

Мне представляется картина.

По команде "отбой" я прыгаю в койку, опускаю голову на подушку, и в мой мозжечок с хрустом входят лезвия вертикально стоящих парикмахерских ножниц.

Откидываю подушку и вижу под ней ножницы. В целости и сохранности. Мирно лежащие.

– Как это ты их не проебал? – теперь моя очередь удивляться.

– Вот! – еще радостней улыбается Сашко.

Проебал он их в следующий раз.

Зато через год у него уже был целый набор – от щипчиков для ногтей до украденного где-то садового секатора.

Секатором любит стричь ногти на ногах Василий Иванович Свищ.

По призыву Свищ старше нас на полгода, то есть шнурок. Однако по возрасту старше всех – ему двадцать четыре года.

Призвался он с какого-то глухого хутора Западной Украины. Настолько глухого, что только в армии Вася первый раз в жизни увидел телефон. Он знал, конечно, что это за штука и для чего она, но вот увидел впервые.

У себя на хуторе Вася занимался суровым и тяжелым крестьянским трудом.

Несколько лет ждал повестки. Потом ему это надоело и он сам добрался до военкомата.

Там только развели руками, извинились и выписали военный билет.

Физической силы Вася Свищ необычайной. Запросто раздавливает одной рукой банку сгущенки. Плоскую батарейку "Элемент" сминает в гармошку. Бляху ремня сгибал и разгибал тремя пальцами.

Прапорщик Воронцов в Васе души не чает. Называет уважительно Василием Ивановичем. Сватает в сержанты.

– Та ни… Нэ хочу… – всякий раз качает головой Свищ.

Перед заступлением в наряд Вася идет в чипок и покупает полтора килограмма карамелек.

За сутки съедает весь пакет.

Если конфет вдруг нету, может есть все что угодно.

Однажды спокойно съел пачку сухих макарон. Просто отламывал и жевал, запивая дегтярной крепости чаем. Чай он пил из двухлитровой банки.

Повара ему не жалеют каши, и Вася осиливает по пять-шесть порций.

Правда, после этого в течении получаса беспомощен, как остриженный Самсон.

Вася снимает с себя ремень, и волоча его за собой, плетется в казарму. Едва одолевает лестницу на второй этаж, затаскивая себя по перилам. Добирается до своей койки и с размаху плюхается на нее спиной.

Эта привычка хорошо всем известна.

Однажды ему под пружины койки поставили табуретку.

Табуретка одной высоты с койкой. Даже чуть приподняла провисшие пружины. Но ни с боку, ни с верху ничего не заметно.

Входит Василий Иванович.

Взвод и "мандавохи" замирают. Все делают вид, что занимаются своими делами.

Василий Иванович кладет ремень, поворачивается к койке спиной…

Падает…

Ы-ы-ыхх!

Раздается ужасный хруст.

Вася лежит неподвижно.

– Все, бля, пиздец! – произносит кто-то.