Пора менять принципы. Отныне все люди для меня – сволочи и скоты. Пока не докажут обратное.

Перед тем как войти в отдел, я расправил плечи, распрямил спину. Сняв куртку, подошёл к своему рабочему месту. По экрану монитора лениво летало звучное слово «Чмо». Чёрт. Ещё пару часов назад я бы на такую выходку не обратил внимания, наоборот, угодливо посмеялся бы над этой «невинной шуткой». Но сейчас следовать традициям не хотелось.

Я оглядел присутствующих и тихо спросил:

– Кто это сделал?

Лидка, взглянув на меня, фыркнула.

А Панченко визгливо выдал:

– Резвей! Явился – не запылился! Купил Лидке шоколадку? А мне купил сигареты? Те, что нужно, купил?

Народ оживился. Всем хотелось шоу. Из-за мониторов повылезали уже готовые к весёлому хохоту лица. «Значит, шута нашли? – зло подумал я. – Ну, будет вам шоу!». Самое главное – это голос, а голос у меня тихий. «Раз громко говорить не получится, придётся орать», – решил я.

Набрал полную грудь воздуха и закричал:

– Тебе, Панченко, не о куреве надо думать, а о том, пройдёшь ли ты испытательный срок! Стажёр, твою мать! Где маркетинговое исследование? Ты его ещё на прошлой неделе должен был подготовить!

– Серёга, да ладно тебе, ты чего это?

– Серёга? Да какой я тебе Серёга?! Сергей Александрович, твою мать!

Я выдохся и замолчал. Что дальше говорить, не знал. Высказать то, что давно накипело, – проще. Оскорблять и хамить специально я пока не умел.

Стало тихо. Коллеги перестали клацать кнопками клавиатуры, и лишь мерное гудение кулеров повисло в офисе. Даже непомерно толстый копирайтер Левон Гараян перестал жрать бутерброд и с открытым ртом уставился на меня.

Чрезмерное внимание меня завело посильнее дешёвых требований Панченко:

– Чего уставились? Работать!

Нет, работать никто не кинулся. Все с каким-то новым интересом рассматривали меня, словно пытаясь понять, что такого изменилось в Резвее? В глазах любопытство и небольшая тревога, лица напряжены.

Тишину нарушил писклявый вопль Панченко:

– Да он же пьяный! Набухался!

Моментально все понимающе заулыбались, с облегчением закивали головами. Люди страшатся необъяснимых вещей, а причиной истерики Резвея оказалось лишь его нетрезвое состояние. Гараян продолжил трапезу. А я стоял, не зная, куда себя деть, краска заливала лицо. Наконец, сел, в душе проклиная собственную недогадливость: «Дирол» бы предотвратил подобное развитие событий.

Панченко, упиваясь собственной победой, продолжил разоблачительную речь:

– А я ещё думаю, от кого перегаром-то несёт? Думал, может, это спирт Бородаенки, которым он свои компы протирает? Смотрю – нет, Бородаенке вообще всё по фигу…

– Слышь, ты, салага! – встрепенулся Саня Бородаенко. – Для тебя я Александр Витальевич!

– Ага, – кивнул Панченко, – смотрю, а Александру Витальевичу всё по фигу. Он соизволил в «Сапёра» поиграть и не до спирта ему. И тут я понял! Это ж от Резвея прёт: пришёл весь в грязи, как будто в канаве искупался, перегаром несёт и истерику тут устроил…

– Заглохни, Панченко, – сквозь зубы произнесла Лидка.

Панченко удивлённо на неё посмотрел (как же так, для вас же стараюсь, блин, развлекаю!), но заткнулся.

Лида посверлила меня изумрудными глазами и тихо спросила:

– Серёж, ты мне шоколадку купил?

– Нет, Лида, извини.

– Ну, и ладно, до обеда уже чуть-чуть осталось.

И улыбнулась! Вот зараза-то, а?

В столовой за столом я сидел в гордом одиночестве. Кто же знал, что одна выпитая на голодный желудок банка пива даёт такой эффект! Перегар похлеще, чем после бутылки водки! И объяснять я никому ничего не стал.

Сосредоточенно и спокойно хлебал борщ (аппетит после пива проснулся зверский!) и прислушивался к окружающим столикам.