Генрих Люшков, усилиями которого во многом и было «соткано» дело сестер Драуле и Кулишера, безусловно, должен был знать все его нюансы. Уже работая за пределами СССР на японские спецслужбы и отзываясь публично о Николаеве как о ненормальном, он сознательно многое упрощал, так как в то время иной аудитории, кроме зарубежной, для его разоблачений и быть не могло. А вопрос у нее был один: если убийца не участник подпольной организации, тогда кто он? Со слов Люшкова, подкрепленных обнародованными уже в наше время фрагментами дневников Леонида Николаева, так и стали считать: глубокая личная обида за увольнение с работы, а после этого нечуткое отношение различных инстанций вызвали у Николаева крайнее озлобление. Безусловно, его отношение как к окружающей действительности, так и к самому себе нельзя полагать вполне адекватным. Но и объяснить все произошедшее только тем, что он был психически ненормальным человеком, тоже нельзя. Как и многие его современники, он не избежал пресловутого синдрома усталости от эпохи Гражданской войны и военного коммунизма, но при этом, мягко говоря, склонен был преувеличивать свои заслуги на этом этапе, настаивая на том, что достоин привилегированного положения. Здесь надо отметить, что двойная мораль была характерна уже для раннего советского общества. Так, например, не подозревая об истинной роли Романа Кулишера, Леонид Николаев заявил, что за провокационные разговоры в оппозиционном духе, который тот ведет, его с собеседником надо посадить. Но этот случай относится не к второй половине 1934 года, а к событиям четырехлетней давности. Здесь Николаев, благополучию которого еще ничего не угрожало, выступает вполне лояльным советским гражданином, верным генеральной линии коммунистом. Все изменило его исключение из партии и последовавшая потеря непыльной работы в Истпарте. Несмотря на восстановление в рядах ВКП(б), преодолеть надлом Николаеву не удалось. Содержание его дневника становилось все более мрачным, безысходным, несмотря на «непонятную манеру выражаться». Да и такой ли уж непонятной она была? Местами дневник Николаева напоминает язык произведений Андрея Платонова. И этому есть объяснение. После революции благодаря пропаганде и агитации лексикон малограмотных слоев населения, к которым принадлежал Николаев, претерпел существенные изменения. Однако умение владеть словом оставляло желать лучшего как с точки зрения семантики, так и синтаксиса. Но, как ни странно, при внимательном чтении бумаг убийцы можно обнаружить записи, рисующие характерный портрет, скрытого оппозиционера. А после прочтения одного из протоколов допросов Мильды Драуле от 11 декабря 1934 года отпадает необходимость копаться в записях ее мужа. Как свидетельствует жена Николаева, первое проявление его недовольства политикой партии на селе она отметила еще зимой 1933 года. Таким образом, показания М. П. Драуле играют по отношению к дневникам Николаева своеобразную демаскирующую роль. «Кухонная оппозиционность» Николаева не могла не стать подпиткой его террористических намерений и их реализации.

Представленный в публикации материал структурирован следующим образом. Первые три раздела – «персональные», 4-й и 5-й – тематические. Внутри всех разделов документальный ряд выстроен по хронологическому признаку. В разделе 4 собраны свидетельские показания, копии некоторых протоколов допросов братьев Николаевых, а также агентурный и справочный материал. В разделе 5 представлены не только итоговые документы дела, но также начальные и промежуточные. Достаточно сказать, что дело имеет три титула, из которых публикуется оригинальный, где указаны только двое фигурантов – Мильда Драуле (с окончанием «э») и Роман Кулишер. Титул, как документ, важен также тем, что приводит проставленные наборными штампами черного и синего цветов первоначальный трехзначный и последующий шестизначный номера дела. Оригинальный номер 886 был сначала присвоен делу не троих, а двоих фигурантов только 9 января 1935 года. До этого весь материал в отношении М. П. Драуле и Р. М. Кулишера хранился в той же папке, однако следствие велось в рамках общего производства по делу о «злодейском убийстве». Что касается Ольги Драуле, то в ее «персональном» разделе приводится выписка из протокола Особого совещания, которая свидетельствует о том, что ее дело за номером 874 было выделено в отдельное производство только 15 января 1935 года. Кстати, Ольга Драуле и Роман Кулишер были арестованы гораздо позже Мильды – только 6 декабря 1934 года.