– Я знаю только Кириньягу, – ответила она. – Как я буду выбирать новый дом, если мне запрещено узнавать про другие места?

– Не знаю, – признал я.

– Я не хочу покидать Кириньягу! – продолжала она. – Тут мой дом. Тут мой народ. Я из племени кикуйю, не масаи, не европейка. Я буду рожать детей своему мужу и работать у него в шамба; я буду собирать для него хворост, готовить ему пищу, ткать полотно для его одежды; я уйду из шамба моих родителей и буду жить в семье мужа. И сделаю это без малейших сожалений, Кориба, если ты только позволишь мне научиться читать и писать.

– Не могу, – с грустью ответил я.

– Но почему?!!

– Кто самый мудрый из знакомых тебе людей, Камари? – спросил я.

– В деревне нет мудрее мундумугу.

– Тогда ты должна довериться моей мудрости.

– Но я чувствую себя как тот карликовый сокол, – в ее голосе слышалась печаль. – Он провел жизнь, мечтая о том, как будет парить высоко на крыльях ветра. А я мечтаю увидеть слова на экране компьютера.

– Ты совсем непохожа на сокола, – возразил я. – Ему не давали быть таким, для чего он был создан. Тебе же не дают стать той, кем быть не положено.

– Ты не злой человек, Кориба, – грустно сказала она. – Но ты неправ.

– Даже если и так, придется мне с этим жить, – сказал я.

– Но ты просишь смириться с этим меня, – сказала она, – и в этом твое преступление.

– Если ты вновь назовешь меня преступником, – сурово молвил я, ибо никому не дозволено так говорить с мундумугу, – я наложу на тебя таху.

– Что еще ты можешь сделать со мной? – с горечью спросила она.

– Я могу превратить тебя в гиену, нечистую поедательницу человеческой плоти, что рыщет только в ночи. Я могу наполнить твой живот шипами, и каждое движение будет причинять тебе страдания. Я могу…

– Ты всего лишь человек, – устало ответила Камари, – и ты уже сделал самое худшее.

– Чтобы больше я этого не слышал! – сказал я. – Приказываю тебе есть и пить все, что принесет тебе твоя мать, а завтра днем жду тебя в моем бома.

Я вышел из хижины и велел матери Камари принести ей банановое пюре и воды. Затем заглянул в шамба старого Бенимы. Буйвол изрядно потоптался по его полям, погубив урожай, и я принес в жертву козу, чтобы изгнать таху, павшее на его землю.

Покончив с этим, я заглянул в бома к Коиннаге. Вождь угостил меня свежесваренным помбе и начал жаловаться на Кибо, свою последнюю жену. Она стакнулась с Шуми, его второй женой, и теперь они строят козни Вамбу, старшей жене.

– Ты всегда можешь развестись с ней и вернуть ее в шамба ее родителей, – указал я.

– Она стоила мне двадцать коров и пять коз! – возопил Коиннаге. – Ее семья вернет их?

– Разумеется, нет.

– Тогда я не отправлю ее к родителям.

– Как тебе будет угодно, – я пожал плечами.

– Кроме того, она очень сильная и очаровательная, – продолжал он. – Я просто хочу, чтобы она прекратила ссориться с Вамбу.

– А из-за чего они ссорятся?

– Из-за всего. Кто будет носить воду, штопать мою одежду, чинить крышу моей хижины. – Он помолчал. – Они даже спорят, в чью хижину я должен прийти ночью, как будто мое мнение в этом деле никого не волнует.

– А насчет идей они не спорят? – спросил я.

– Идей? – не понял он.

– Которые можно почерпнуть из книг.

Коиннаге рассмеялся.

– Они ведь женщины, Кориба. Зачем им идеи? – Он помолчал. – Да кому из нас вообще нужно особо задумываться?

– Не знаю, – уклончиво ответил я. – Я просто спросил.

– Ты чем-то встревожен, – отметил он.

– Должно быть, виной тому помбе, – сказал я. – Я старик, а напиток, похоже, слишком крепок для меня.

– А все потому, что Кибо не слушает, когда Вамбу говорит ей, как варить помбе. Наверное, мне все же следует отослать ее. – Он посмотрел на Кибо, прошедшую мимо с вязанкой хвороста на гибкой, сильной спине. – Но она так молода и красива. – Внезапно взгляд его обратился к деревне. – Ага! Старый Сибоки наконец-то умер.