– Ведь не было у них малейшего желания, а повод появился только что… Когда ты отнял мое солнце! – Мандана смотрела на отца, не отводя взор.

– Нет, дочь моя, у персов вряд ли хватит духа пойти войною на мидян. – изрек Астиаг, вызвав показное одобрение свиты, – Они из ариев, как мы, но только истинный вождь, в жилах которого течет моя кровь, был бы способен их сплотить. Было ошибкой выдать тебя замуж за перса. Если хочешь остаться в Экбатанах, останься, никто тебя за это не осудит. А вассал Камбис утрется, он ничто! Он знает, что в моих силах его заменить. Желающих – хоть отбавляй! У оседлых персов есть еще марафии и маспии. Их вождям не нравится возвышение пасаргадов.

– Всему виной тот сон? – прервала отца Мандана, – Из моего чрева растеклась река, залившая столицу и всю Азию… Ты испугался сна?

– Я не боюсь ничего.

– Тогда я возвращаюсь в Пасаргады к мужу, своему Камбису, чтобы утешить отца, потерявшего своего первенца, – заявила дочь царя.

– Езжай, куда хочешь! – махнул рукой Астиаг. Больше нечего опасаться. Вождь одного племени, даже большого, даже искусного в верховой езде и стрельбе из лука, не сможет противопоставить регулярной армии могущественной Мидии ровным счетом ничего. Камбис не сумасшедший, он не осмелится на месть. Астиаг отдавал последние распоряжения, отправляясь в свои покои. – Снарядите караван верблюдов! Отвесьте сундук серебра и отрезы лучшего сукна в подарок, кувшины и чаши, павлина и лучших охотничьих соколов. И скажите персу, что дед умерщвленного младенца так же безутешен, как и его отец. Просто так распорядились боги. И не забудьте объявить траур во всей империи! А по истечении дней плача устройте пир в моем гареме!

Глава 5. Собака и пастух.

Гарпаг, пользующийся абсолютным доверием царя, не мог ослушаться приказа повелителя. Он видел страх в глазах обессиленной Манданы, но не позволил ей даже попытки остановить неотвратимую судьбу. Когда она схватила его за руку, сановник оттолкнул царевну, хоть и знал, что вскоре пожалеет об этом, и она никогда не простит его… Даже понимая, что он всего лишь пешка в руках всемогущего царя, десница и охотничий пес Астиага.

Теперь, когда он держал в руках корзину с укутанным в пурпурное покрывало младенцем, оставшись наедине с обреченным по царской воле малышом, он заметил, что решительности поубавилось. Он сошел с колесницы, бережно неся корзину, боясь навредить младенцу, которого должен был убить.

Одно дело – сражаться в бою даже с превосходящим врагом, стоять перед лицом неминуемой смерти под градом стрел и убивать покусившихся на замыслы государя, а другое – лишить жизни невинное чадо.

Неужто сон Манданы вещий, и этот отпрыск трех царских родов – Лидии, Мидии и Персии, этот гибрид несовместимых враждующих кровей, действительно настолько опасен, что приговорен к смерти еще до того, как открыть глаза и увидеть принадлежащий ему мир.

Это крохотное ничтожное существо, не способное себя защитить, так напугало жрецов, что эти шарлатаны и дармоеды, дабы оправдать в глазах царя свою полезность, убедили Астиага в опасности, исходящей от этого мальчика.

Как это могло произойти? Как они довели до такого изуверства разумного прежде воителя и архитектора, Астиага, держащего в руках империю? Когда он стал столь подозрительным, что не щадит собственного внука? Безумный Астиаг…

– Пастух, чья это отара? – спросил сановник, остановившись у ручья, куда прибилось стадо овец для переправы вброд. Пастух запыхался и потому ответил не сразу.

– Царя… Здесь все его, на этих землях. Оазис дивный весь – его домен. Собаки только здесь мои… И слушают меня беспрекословно. Скажу – набросятся и разорвут любого вора. – присмотревшись, он добавил, – Тебя я знаю, ты – Гарпаг! Герой империи и знатный воин! Я служил под твоим началом во время осады Ниневии!