А как же холодной зимой, когда снег покроет землю и цветов нигде не сыскать, и соловушки не поют, так как улетели от бескормицы и суровых вьюг в теплые края? И что кушать влюбленным? Ах, маменька, перестаньте! О каких глупостях вы говорите. Если любишь, достаточно и куска хлеба с ключевой водою.

Хорошо. Положим, в ключевой воде недостатка нет. А вот где взять кусок хлеба? Его ведь нужно посеять, убрать, зерно смолоть, а потом еще и испечь. Найдет ли Аркадий Аглаев за писанием своих стихов время присмотреть за мужиками, которым положено заниматься всем этим?

– Ну что вы, маменька, – с легким укором в голосе ответила Елизавета, – мы с Софьей потому и решились говорить без Катерины, что она ослеплена любовью и не видит доводов. Надобно ей помочь. Моя судьба вот устроилась…

– Лиза, придержи язык. Дурак болтает, а черт слушает. Я ночами уснуть не могу, молюсь, чтобы, не дай Бог, что не случилось до венчания. Сплюнь три раза.

– Тьфу, тьфу, тьфу, – Елизавета послушно, торопливо сплюнула через левое плечо, за которым обычно тихонько сидит или сам черт, или его подручный, маленький озорной чертенок, но сразу же продолжила, увещевательно и рассудительно, – маменька, нам нужно устроить Катерину. А лучшей партии, чем Аглаев, ей не сыскать. Ну подумайте сами, кто? А ожидать, что вдруг кто-то появится… Не так она настроена… Ведь на самом же деле они любят друг друга.

– Любят. Знаю. А жить им на что?

– Но есть же у него деревенька… Жили же с нее Аглаевы.

– Есть. Так за ней смотреть нужно, а не вирши сочинять. Аглаевы жили, по тем временам все вдвое дешевле, что ни возьми. Старый Аглаев тоже не хозяином родился. А прожил. Потому что без всяких этих мыслей в голове. Жил себе как извека заведено. Деревенька-то их – вон как захирела. А все от большого ума Аркадия. Не умеешь хозяйствовать, так уж и не берись. А уж коли так умен, что и старших учить вздумал, уж коли хочешь жениться – наперед подумай, как семейство обеспечить. Вы, доченьки, думаете легко матери отдавать вас в неизвестность? Я вот тебя, Лиза, отдаю князю, а у самой душа не на месте. За Ратмирским впроголодь жить не станешь. Да как к нему еще приноровиться, с его-то характером. Уж, что грех – молюсь, знаю, что грех, а благодарю Бога, что забрал-то к себе старуху Ратмирскую, ей, правда, и сроки давно вышли, больше девяноста годков, по нынешним временам-то немало…. А доживи старая княгиня, с такой свекровью как бы тебе ладить…

«Ну, при старой княгине князь Ратмирский вряд ли осмелился бы сделать мне предложение», – подумала Елизавета, а вслух сказала.

– Да, маменька, Аркадий хозяйствовать не умеет. Ну да что же делать, если он таков?

Сперва задумал наш Евгений

Порядок новый учредить.

В своей глуши мудрец пустынный,

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил;

А. С. Пушкин.

Аркадий Аглаев вернулся в имение сразу после того, как умер отец, закончив два курса в университете и прослужив полгода чиновником по десятому классу. Мать его последовала за супругом спустя всего три месяца. И молодой барин, оставшись один, решил стать образцовым хозяином.

Для этого он перво-наперво взялся за перевод книги «О сельском хозяйстве» Марка Порция Катона Старшего, знаменитого своим навязчивым желанием разрушить Карфаген. Сочинение это, как известно, содержит бесценные сведения о полевых работах, выделке вина и оливок, а также об обустройстве имения.

Но крестьяне невнимательно слушали главы, переведенные их барином, и даже засыпали, когда он читал им сочинение, которое (вместе с трактатом Марка Терентия Варрона того же названия) на протяжении многих веков являлось настольной книгой добрых римлян, владельцев поместий.