– Я никогда не боялся тебя, – серьезно ответствовал Рейн, – только за тебя.

Он отворил дверь.

– Но Рейн, – запротестовал я – ты увильнул от ответа!

Закрыв дверь, Рейн прошептал, причем его шёпот я бы услышал, находясь и на втором этаже, потому, верно, я и запомнил его тихие слова неимоверно громкими.

– Эта беседа бы не состоялась, если б ты не был похож.

Других слов и не требовалось.

Окно моего рабочего места выходило на стену старого кирпичного дома. Не спорю, кладка была чудесной, но архитектура вблизи, без просветов и зелени, никак не подбавляла положительного настроя. Проведя несколько лет в этом кабинете, я осознал это только сейчас. Наверное, во всем Штрумфе не было более удручающего вида, нежели у меня, у начальника живодерни, жизнь которого и так по виду деятельности была не сахар. Особенно сегодня. Сегодня замучили звонки с северного округа. Там видели компанию из двух среднего размера собак, с внешностью неопределенной породы, вроде как растерзавших мусорку и даже будто бы рычавших на дворника, а на улице Бротхиндиб пёс, похожий на шнауцера, вырвал из рук ребёнка булку и скрылся в неизвестном направлении. К тому же в печи какого-то чёрта в неурочный момент кончилось топливо, хотя по подсчетам его должно было хватить ещё на неделю. Как бы не начало смердеть… Людей же катастрофически не хватало, ушли в отпуска да на больничный, приходилось выкручиваться. Но самое отвратительное, что через полтора часа некий Шлюфлер из издания «Форвертс» придёт брать у меня интервью об отце.

Я откинулся на спинку стула, вновь созерцая красные камни.

«Нет, все эти проблемы – не причина моего раздражения», – стал нашёптывать себе я, – «во всём виновато окно».

Спустя полгода, после разговора с Рейном, стал стараться подмечать источники моего гнева. И вот ещё один – окно. Правда, в основном я был бессилен. Я не мог прекратить общение с некоторыми людьми, потому что сталкивался с ними по делам службы, не мог перебраться в пригород, ибо тогда уходила бы масса времени на дорогу до работы, не мог не впускать Шлюфлера, так как это может сказаться на моем статусе, и не мог в конце концов изменить вид из окна своего кабинета!

Моя рука непроизвольно потянулась к вазочке с вяленым мясом. Она появилась здесь вместе со мной и была полна неизменно. Я жить не мог без мяса. Оторвав от ломтя значительный кусок, почувствовал облегчение: заработал желудок.

«Хорошо. Я спокоен».

Подойдя к оконному проему, приоткрыл ставень и прикрыл глаза, упоённо вслушался в осенние запахи. Пахло листвой, дождём и жареными сосисками.

«Что ж, чёрт с этой зрительной красотой, пока раздаются хорошие запахи, не всё потеряно».

Мои думы прервал мерзкий звук телефона. Да, для меня он был резок, мерзок и громок, хватило бы и сотой части его тарахтения. Стараясь хоть как-то заглушить его, я поставил телефон на полку у дверей, подальше от стола и накидывал сверху шерстяной шарф. Обстановка сделалась не намного, но лучше, благо телефон звонил не часто. Сегодня же, как назло он разошёлся во всю.

Прикрыв окно, я поспешил ответить. Звонил мой рабочий Олаф Мейер с Линденберга. Шнауцера он поймал, но тут обрисовался хозяин, требуя собаку назад. Олаф заупрямился, так как документов на собаку у хозяина не было, вышел конфуз. Сердобольные прохожие подлили масла в огонь, встав по разные стороны спорщиков, у Олафа сдали нервы, и он не преминул посоветоваться с начальством, то есть со мной, словно я тут же прилечу и урегулирую ситуацию, вот дубина! Я постарался высказать всё своему дуболому без рыков, что было весьма трудно. Мейер был новичком и, похоже, не знал о понятии инициативность. Подобные пустяки решаются не мной. Вот у отца была работа, там…