Другая сторона того же вопроса: для кого мы пишем исторические труды и снимаем фильмы о прошлом? Казалось бы, ясно. В первом случае адресат произведения – читатель, а во втором – зритель. Увы… В наши дни реальный адресат исторической версии – и книжной, и экранной – не определяется с такой очевидностью. Сегодня, кажется, есть зритель и зритель. Один понимает, что неигровой фильм, пусть даже и построенный на множестве самых достоверных источников, есть целый мир, созданный творцом, художником. Можно принимать или не принимать законы и обычаи этого – всё-таки вымышленного – мира. Но важно верное зрительское понимание: ни один, даже самый «документированный» фильм не претендует на монополию исторической правды. Понимание неигровой ленты как художественной версии характеров и событий есть, может быть, важнейший признак адекватного подхода к «документальному» экрану.

Другой зритель (такого, кажется, у нас больше) требует от неигровой картины полноты и достоверности исторической монографии, а потому принципиально не склонен вникать в подробности и тонкости художественного мира фильма, признавать за автором право творить свою воображаемую вселенную, имеющую признаки реальной действительности. Такой зритель недалеко уходит от популярных у киноведов американских ковбоев, которые в начале прошлого века стреляли в экран, когда на нём появлялся злодей. Тут вопрос общей художественной культуры зрителя, слушателя, читателя.

Несогласие с общественной позицией картины влечёт у такого зрителя заодно и отторжение от эстетики произведения. Например, ему бывает невдомёк, что неприятие идеологии рабовладельческого Юга в США вовсе ещё не предопределяет собой отрицание кинематографических достоинств фильма В. Флеминга «Унесенные ветром» (по роману М.Митчелл). Примерно по той же схеме в своё время ругали «Обыкновенный фашизм» М. Ромма: будто бы весь его смысл сводился к поношению Советской власти, узнаваемой во многих особенностях гитлеровского рейха. Но вот давно уж ушли в прошлое и рабовладение на Юге, и Третий рейх, и даже Советская власть, а «Унесенные ветром», «Нанук» и «Обыкновенный фашизм» живут, обретают всё новые и новые миллионы зрителей, готовых час-другой пожить в воображаемом мире, созданном художником. Они, зрители, прекрасно умеют читать «дорожную карту», на которую нанесён воображаемый путь между Кёльном и Аахеном.

Видимо, здесь же разгадка «второго пришествия» советских фильмов на российский экран в XXI веке. Мир этих лент, понятно, сильно отличался от реального мира СССР. Но как тогда, так и сегодня завораживают достоверность психологического рисунка характеров, тонкости человеческих отношений, понимание мотивов и особенностей поведения героев. Всё это далеко не полностью зависит от показаний календаря или от цветов государственного флага над Зимним дворцом, Кремлём.

.. Не так давно мы – режиссёр Виктор Лисакович и я – работали над неигровым фильмом «Высокая ставка», приуроченным к столетию начала Первой мировой войны. Предметом экранного рассмотрения стала Ставка Верховного Главнокомандующего русской армией в Барановичах и Могилёве. В нашем распоряжении была масса документов, рисующих отчётливый, беспрекословно точный механизм деятельности военного учреждения. Но документы тянули за собой на экран именно механизм командования, а не столкновение человеческих характеров. Логика сложения фильма привела нас к ключевому эпизоду, точнее, даже к одной из основных линий экранного рассказа. Речь идёт о трудных, в чём-то даже трагических отношениях Николая II с главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем.