– Бонджорно, синьорина!

Ольга онемела от неожиданности и сделала старорежимный книксен.

Повернула в глубь города по центральной улице. Набрела на зеленную лавку, вынесшую ящики с товаром душераздирающих цветов на улицу. Острые съедобные запахи ворвались в ноздри. Некоторые виды овощей она никогда не видела прежде. Из глубины лавки помахали двое кудрявых мужчин:

– Бонджорно, синьора! Американо?

– Русо! – крикнула она и сфотографировала их.

Дальше фотоаппарат стрекотал как швейная машинка «Зингер», потому что городишко состоял из таких красок и линий, что его хотелось целиком перегнать детям и мужу по электронной почте.

Ольга поехала отдыхать без мужа не потому, что они любили отдыхать врозь, а потому, что цена фестивального гостя в две с половиной тысячи евро была для их семьи неподъемна. В свете этого ее не могло не раздражать, что некоторые приехали сюда, чтобы квасить. Вполне могли бы делать это в Москве.

Людей вокруг по-прежнему не было. В магазине сыров обнаружилась премилая продавщица, не знающая ни слова по-английски. Сыры невозможно благоухали, продавщица сияла. В магазине сладостей было то же самое. Только еще стены утопали в розовых олеандрах. Ольга с грустью подумала, что в московском городском ландшафтном дизайне так мало красного цвета. Ведь полно же кустарников с красными листьями.

На пути возник маленький аккуратный католический храм. Возле него бузило несколько подростков. Ольга вошла внутрь. И там никого, кроме Мадонны и лежащего деревянного Христа. Только глазок видеокамеры.

Села на скамейку. Подумала, что дома на нее кинулась бы стая бабок и порвала бы в клоки за короткую юбку, голые плечи и пляжную сумку. Словно Бог уполномочил их проверять дресс-код перед встречей с собой. С удивлением поняла, что первый раз в жизни за пятьдесят лет ей никто не мешает общаться с Богом. Выходя, поклонилась камере в пояс и громко сказала:

– Спасибо!

Потом бродила, бродила по улочкам, фотографировала дома и цветы. Когда вернулась на набережную, очень хотелось есть. Зашла в кондитерскую, ткнула пальцем на самое красивое пирожное и попыталась попросить чай. Доброжелательная девушка стала совать железную банку из холодильника. Ольга устала отмахиваться от банки и отошла от прилавка.

– Американо? – спросил мужчина из-за прилавка с газетами.

– Раша.

– Раша? – Он пожал плечами и уставился на нее.

– Россия! Раша! Путин! – старалась Ольга.

Он недоумевал.

– Русо! – попробовала Ольга.

– О! Русо! Путин! – закричал мужчина, делая ударение на последнем слоге Путина. – Браво, русо! Браво, Путин!

В окно увидела бредущих сквозь жару набережной Лизу Золотову, ее мужа Егора и барда Андрея Николаева. Бросилась им наперерез с криком:

– Русо туристо!

– Облико морале! – устало ответил Андрей Николаев. – Пошли с нами есть морскую гадость!

– Представляешь, Оль, мы не туда свернули и попали в мертвый город! – запричитала Лиза Золотова.

– В Помпеи? – пошутила Ольга.

– Хуже! У них тут брошенные города возле моря. С выщербленными ветром фасадами! Хорошие дома, но в них никто не живет! Зажрались! И все стены затянуты сиреневыми цветами! Сидеть, рисовать и плакать! – вяло говорила Лиза. – Тут такая жопа мира, что даже спросить не у кого. А те, что есть, ни бум-бум по-английски! Еле выбрались. Перегрелись… Ты не видела где-то здесь ресторан с пиратской эмблемой? Нам его Динка рекомендовала.

– Да вон же он!

В ресторане тоже было пусто. Сели на веранде. Ольга заметила, что глаза у Лизы погасшие, а щеки пылают.

– Ой, да ты перегрелась! – испугалась она – помнила, как у дочери однажды был солнечный удар. – Беги быстро в туалет и руки сунь по локоть в холодную воду. А мы тебе горячий крепкий чай закажем.