Кстати, ни для кого не было тайной, что по номенклатурным ступеням власти Иван Григорьевич восходил только благодаря женам своих шефов, путь к душам которых, однако, находил не через ухаживание и постель, поскольку всем было известно, что он «не по этому делу», а через склады и подсобки магазинов.

– Ну и где там эта «группа товарищей»? – со злой иронией поинтересовался Русаков у начальника охраны, убеждаясь, что попытка «расколоть» своего помощника-«завхоза» ни к чему не приводит.

– Терпеливо ждут вашего приглашения, товарищ Президент, – по-армейски четко и лаконично доложил полковник.

– В твоем кабинете ждут?

– Никак нет, – ответил Буров с такой уверенностью в голосе, что у Русакова не осталось причин для подозрений в его неискренности. – Однако настроены решительно.

– Это ж, в каком таком смысле – «решительно»?

Полковник опять замялся. Он, потомственный военный, пребывавший «под погонами» с суворовского училища, привык к четким однозначным приказам и столь же четким, лаконичным ответам. А здесь, в охране резиденции генсек-президента, куда его, профессионального спецназовца – бывшего «морского котика», а затем офицера Главного разведуправления Генштаба армии – засунули непонятно с какой радости, все время приходилось подстраиваться, разводить дипломатию и всячески выворачиваться. Это-то и вызывало у сурового, физически крепкого офицера чувство некоей «проституирующей», как он сам выражался, неловкости. Вот и сейчас его охватывало именно такое ощущение.

– …Решительно дождаться вашего приглашения, товарищ Президент, – в очередной раз извернулся Буров.

– Разве что… Ладно, давай их сюда, коль уж моя охрана щелкает каблуками перед каждым генералом госбезопасности…

«А ты что ожидал, что мы начнем их отстреливать?! – мысленно огрызнулся полковник. – Довел страну – великую страну – почти до полного развала, полного раздрая, и еще и выпендривается! Хочешь, чтобы мы гнали эту “группу товарищей” отсюда?! Тогда в чем дело? Прикажи – и мы их погоним. Но сначала прикажи!».

Уже в течение часа референт-адъютант соединял шефа госбезопасности только с тем узким кругом людей, которые были указаны в списке, составленном самим генералом.

Он еще не знал, что очень скоро эти люди станут костяком нового высшего руководства страны – некоего «Госкомитета по чрезвычайному положению», но по взволнованности голосов и по самому подбору посетителей давно определил: эти люди задумали что-то очень серьезное. Нечто такое, о чем ему не только не положено было знать, но и категорически не полагалось догадываться.

Правда, появилось в этом «списке избранных и допущенных» и несколько, на первый взгляд, совершенно «необъяснимых» людей. Как, например, шеф кагэбэ по Казахстану, называя которого, Корягин проворчал: «Да, и обязательно дозвонитесь мне до главного казахского кагэбиста Воротова. Понять не могу, почему я до сих пор не убрал его!»

Если бы речь шла об Украине, референт-адъютант еще воспринял бы это как должное, но обращаться сейчас, в такое время, в алма-атинский филиал конторы!.. Однако еще больше удивился полковник, когда уже буквально через десять минут Корягин с холодной вежливостью поинтересовался у него:

– Так что там с Алма-Атой?

И только тогда референт-адъютант Нефедов понял свою ошибку. Он до сих пор даже не пытался выйти на связь с Воротовым. Не потому, что забыл. Просто сюда, в приемную, звонки шли чередой. Правда, почти всех их полковник «глушил», но все равно это отбирало уйму времени. Вот только шефу этого не объяснишь.

– Пока не удалось, – попытался он нагло соврать, однако Корягин уже понял, что полковник еще попросту не вычислил казаха-кагэбиста по «табели о важности персон», а потому с еще более суровым спокойствием произнес: