Я пожала плечами.

– Понятия не имею, о чем вы. Сосновка – это на Гражданке? Я там даже не бываю. Наверно, поэтому и слухи не дошли. А что такое?

Он замялся.

– Да вот… Знаете, я лучше покажу, чем рассказывать… – Оперуполномоченный раскрыл портфель и достал оттуда конверт. – Саша, я могу вас попросить пересесть? Вот сюда, лицом к залу, чтобы никто не увидел…

Снова пожав плечами, я пересела, как он просил, и открыла конверт. Там были фотографии. Мертвые лица – по-видимому, женские, искаженные жуткими гримасами. Голые тела в синяках и ранах. Страшная, мучительная смерть вопила с каждого снимка. Я не смогла досмотреть до конца.

– Что это, Сережа? Зачем вы показываете мне этот кошмар?

Он вложил снимки в конверт и убрал в портфель. Бима деликатно заурчала, намекая на желательность нового подношения. Но мне было не до печенья.

– Это длится уже три года, – сказал Свиблов. – Двадцать три изнасилованных и убитых девушки. Почерк везде один и тот же, то есть речь идет об одном и том же маньяке. Действует и вечером, и при свете дня. Сначала он, видимо, оглушает жертву ударом сзади. Затем раздевает и заворачивает в полиэтиленовую пленку. Потом насилует, душит и выбрасывает там же, в парке. Следов никаких. Свидетелей тоже. Полный тупик.

– Надеюсь, вы рассказали об этом не потому, что подозреваете меня?

– Саша… – Свиблов устало потер глаза. – Я ведь просил вас подойти серьезно. Неужели вам хочется шутить даже после этих фотографий?

– Я не шутила. Какая еще может быть причина? Я ведь не милицейский постовой, не следователь, не оперативник. Чем я могу тут помочь? Ничем.

Оперуполномоченный поднял на меня свой рыбий взгляд:

– Так-таки и ничем?

Мы помолчали.

– Мне еще вот что непонятно, – сказала я, чтобы хоть чем-то заполнить паузу. – Почему этим делом занимаетесь вы, а не милиция? Есть же этот… как его… угрозыск.

Он пожал плечами.

– Ну… как вам это получше объяснить… Сейчас у нас с милицией не лучшие отношения. Там многое… э-э… не в порядке. Многое требует… э-э… перетряски. Поэтому есть приказ забирать у них самые тяжелые дела. Как будто нам больше нечего делать… – Свиблов уныло покрутил головой. – А наши ресурсы, откровенно говоря, не слишком подходят для уголовки. И опыта соответствующего меньше, и информаторов нет. В общем, шансов не так уж и много.

Он залпом допил вино.

– Хотите еще? Нет? А я возьму…

Свиблов снова сходил к буфету и вернулся с бутылкой. Влюбленная пара ушла, теперь в мороженице оставались только мы. Оперуполномоченный налил себе полный стакан, плеснул мне и стал пить, мерно двигая кадыком.

– Уф, какая кислятина… – он снова наполнил стакан.

– Сережа, вы намерены напиться?

– Как же, этим напьешься… – мрачно хмыкнул Свиблов. – Слушайте, Саша, я хочу быть с вами совершенно откровенным. Мой начальник привлек вас так, на крайний случай. Потому что кто вы и что вы – непонятно. Даже вам самой непонятно. Я прав?

– Стопроцентно.

– Ну вот. Он так и сказал: на самый крайний. Когда полный тупик, в ход идет что угодно, хоть нечистая сила, хоть марсиане, хоть еврейская каббала.

– И по какому же разряду из этих трех прохожу я?

Он отмахнулся от вопроса, как от надоедливой мухи:

– Да какая разница, Саша? Вам самой-то не все равно? Важно, что у вас что-то получается. Может, и здесь получится? – Свиблов наклонился над столом и прошептал, уставившись в меня своими судачьими глазами: – Убейте этого гада, Саша. Просто убейте. Вы же видели, как он девочек этих изуродовал… Я вам еще заключение патологов не показывал – там вообще мрак. Разве такая мразь имеет право жить? Он ведь дальше продолжит… эти маньяки не останавливаются, пока им голову не свернешь. Вот и сверните ему голову. Пожалуйста. Пейте!