К решетке подошел мент с блокнотом и авторучкой.

– Кто тут новенькие тунеядцы? Вы, что ли? Давайте оформляться… – Он ткнул концом авторучки в сторону Троепольского. – Ты, с портфелем, выходи. Посмотрим, что там у тебя звякает.

Троепольский вернулся спустя четверть часа. Глаза его блуждали, лицо пошло красными пятнами.

– Что такое?

– Обыскали… – тихо выдавил он. – Как зека какого-нибудь. Все из карманов забрали. И портфель… портфель тоже… Сказали – на пятнадцать суток оформлять будут. Новый порядок.

– Я ж говорил! – торжествующе заметил мужичок в ботах. – Хоть курево-то оставили? Курево тебе по закону положено. Надо скурить, слышь, интеллигент. Отнимут ведь в камере, жалко.

Меня повели третьей, после Зиночки. В маленькой комнате сидел за столом усталый молодой лейтенант.

– Фиу, фиу… – присвистнул он, не поднимая головы.

Я оторопела: они что тут, по-птичьи объясняются?

– Как вы сказали?

– Фио, – повторил он, занеся ручку над разграфленным листом протокола. – Фамилия, имя, отчество.

– Ах, это…

Я послушно ответила на вопросы. Затем лейтенант отложил ручку и посмотрел на меня.

– Совсем молоденькая, а туда же.

– Куда же? – жалобно спросила я. – У меня сегодня первый рабочий день. Я торт в «Метрополе» купила.

– Торт с собой? – оживился мент.

– Нет, в лаборатории, в холодильнике.

– Жаль, – сказал он. – Съели бы здесь. А теперь пропадет. Зачерствеет за полмесяца.

– Какие полмесяца?

Лейтенант сочувственно вздохнул:

– Новый порядок, подруга. Тунеядцев оформляем на пятнашку. Извини. Приказ начальства… – Он ткнул ручкой в потолок и неодобрительно покрутил головой. – Ладно, давай, выкладывай. Что там у тебя в карманах.

Я стала выворачивать карманы. Происходящее было настолько нелепо и неправдоподобно, что мне даже показалось, будто перед столом лейтенанта стоит какая-то другая Саша Романова. Она стоит и выворачивает карманы, а я смотрю со стороны и недоверчиво цокаю языком: быть, мол, такого не может. Вот она достает кошелек, перчатки, платочек, несколько медных монет, записную книжку… Записную книжку!

– Товарищ лейтенант, позвольте мне позвонить. Ну пожалуйста, очень прошу. У меня ж дома с ума сойдут, пожалуйста…

Я канючила так, что чуть и впрямь не заплакала. Лейтенант снова вздохнул и подвинул ко мне телефон.

– Ладно, давай, только быстро. Три минуты.

Номер оперуполномоченного Сергея Свиблова был записан где и положено, на букве «С».

– Ты что, домашний телефон на память не знаешь?

– Это мамин, рабочий. Недавно сменился… – успокоила я лейтенанта.

Только бы он был на месте… только бы он был на месте…

– Алло.

– Сережа? Это Саша Романова, – выпалила я. – Я звоню из отделения милиции, и мне нужна ваша помощь. Срочно.

– Где именно? – спросил он после секундной задержки.

– На улице Красной Конницы.

– Буду через четверть часа, – сказал Свиблов и разъединился.

Я осторожно положила трубку на рычаг.

– Спасибо, товарищ лейтенант. Видите, даже трех минут не понадобилось…

Мой рыбьеглазый опер прибыл в отделение даже немного раньше, чем обещал. Он сунул под нос дежурному свою красную книжечку и, едва скользнув взглядом по решетке «обезьянника», проследовал прямиком в кабинет начальника. А еще три минуты спустя туда же привели меня. В большой комнате рядом с большим столом стоял навытяжку капитан милиции; чуть дальше, возле окна, виновато переминался усталый лейтенант. Сидел только Сережа, зато сидел основательно, со вкусом, положив ногу на ногу и покачивая знакомым ботинком. Увидев меня, он тоже поднялся со стула.

– Я ее забираю. Где протокол?

Лейтенант протянул Свиблову листок, который Сережа немедленно скомкал и сунул в карман.