Я подождал еще немного и дал по газам. Раненый автомобиль захрипел и пошел креном, припадая на пробитое колесо. Рой пуль опять облепил алюминиевый круп, но с горем пополам я добрался до спасительных зарослей шиповника. Добил лобовое стекло саблей Харина и выполз под дождь, в колючки и грязь.

Калаши тарахтели почти в спину – даже если не попадут, то засыплют гильзами. Я погреб через кусты брассом… и завис над бездной. Очередной чугуевский холм. Снизу дыхнуло болото.

Склон оказался не таким крутым. Я прыгнул солдатиком, а приземлился офицером. Калмыки покрутили пальцем у виска, будто отдавая честь, после чего нагнули лозу и выудили меня из трясины.

– Ты многих убил? – первым делом поинтересовался толстяк Харламов.

– Никого. А ваш Кобин, кажется, убил одного.

Калмыки были довольны. Передавали друг другу пять, пока на склоне не взорвалась граната.

– Идиоты… – сказал Чегодаев. На его бульдожьей щеке проступил пунцовый шрам, похожий на китайский иероглиф.

– Уходим отсюда, – сказал Харламов.

– А почему ты всегда командуешь?

– Тогда оставайся. А я ухожу.

– Сам оставайся!..

Чегодаев оттолкнулся от пуза товарища и ломанулся в камыши. Харламов устоял, сплюнул и направился в другую сторону. Я увязался за ним.

Мы прошли через болотце по бетонному столбу и ступили на неубранный огород в заросли кукурузы и подсолнухов, уже сухих, безголовых. Не без труда нашли межу, которая вывела нас к облупленной мазанке с растрепанной соломенной крышей.

– Расскажи, как Кобин убил Кошеля.

– Я не говорил, что он убил Кошеля.

– А кого?

С Харламовым было трудно говорить. Я оставил его мокнуть на лавке, перегнулся через тын и посмотрел на дорогу.

– Расслабься, – сказал Харламов, – сейчас нас заберут.

– Кто?

– Поедем к нам, в Кочеток55. Выпьем целебной воды, подлечим раны… Во, слышишь джэбе?

Я услышал отдаленное всхрапыванье двигателя и на всякий случай спрятался за хатой. Джип уверенно остановился у двора, из него задом выпал Чегодаев. Готовый. И когда он успел?

– П-думал, дай-чегодай…

– Молодец, что подумал.

Калмыки обнялись и потерлись носами по старому обычаю. Я подкрался к ним:

– Подбросите к Однокозовой?

– Но мур-р… – занервничал Чегодаев, – за… коза…

– Все нормально, – успокоил его Харламов, беря руль в свои руки.

…Однокозова, праправнучка бомбиста, каторжанина, который сидел близ Чугуева – в Печенегах, в подземельях Новобелгородского централа – сидела перед зеркалом с бомбовой прической. Агрессивный «смоки-айс»56, динозавровый костюмчик в стиле Леди Гаги57 – всё говорило о том, что она побывала в эпицентре взрыва на чугуевской макаронной фабрике «Знаки зодиака».

– Что скажешь?

– У тебя нет носков? Калмыки переодели меня, но не переобули.

Отражение обиделось, надулось.

– Мужских нет. Больше ничего не хочешь?

– Больше ничего. Идем.

Мы перешли к «плану Бэ». День рождения крестника Однокозовой – Павлика Павлова, внебрачного ребенка Кошеля. Я спрятал пистолет среди игрушечного оружия. Однокозова надела острые шпильки.

Подозрительный таксист почему-то косился на меня, а не на макаронину. Он остановился возле занюханной кафешки с кокаиновым названием «Эскобар»58. На входе стрельцы в алых кафтанах сомкнули бердыши и обыскали нас с головы до ног.

– А что в коробке?

– Оружие, – честно признался я.

– Он шутит… – улыбнулась Однокозова. – Это игрушки.

– Ладно…

А надо было проверить.

Мы спустились по ступенькам – по плану. Скрытый дымовой завесой, я вытащил пистолет и засунул его за пояс. Помещение першило травой и сигаретами.

Откуда-то прилетела мамаша именинника.

– Коза! Вика! Ну наконец-то!

– Собака Павлова! Аня!

Подруги показушно расцеловались и прошипели комплименты.