На улице сумрачно. Девочки, прячась и ежесекундно оглядываясь, перебегают двор – от тени, отбрасываемой домом, в тень, отбрасываемую старым колодцем, оттуда – под старый скрипучий вяз с толстым стволом. Перемещаясь от тени к тени, они добираются до полуразрушенного сарайчика на противоположном конце двора и, еще раз оглядевшись, ныряют в дыру.

В сарайчик в свое время попала бомба и, разумеется, его никто не восстанавливал. Мало того, детдомовские боятся сюда лазить: есть поверье, что здесь «водятся» привидения – женщина с мальчиком, которые погибли в этом сарае в момент той самой бомбежки. Кое-кто даже утверждает, что видел этих призраков своими глазами: дородную женщину и худенького мальчика, которого она таскает за руку. Говорят, даже, что мальчик, как только увидит человека, начинает плакать и просить есть.

Но младшая девочка сделала именно здесь свой маленький тайник. Она прячет здесь неведомо, где найденные цветные стеклышки, два цветных лоскута, найденных здесь же, в этом подвале, и большую стеклянную бусину дымчато-голубого цвета. Бусину она захватила из дому – прямо перед тем, как ненавистный отчим взял ее за руку, чтобы везти сюда. Бусина напоминала о маме. Девочка некоторое время носила эту бусину на шее, но позже поняла: если она хочет ее сберечь – надо спрятать, а то старшие отнимут.

Сюда же, в этот тайник, которым она пользовалась уже более двух месяцев, она приносила и хлеб. Где она брала его – старшая девочка не знала, и боялась спросить. Она, эта старшая девочка, вообще была боязлива.

А тайна «лишнего хлеба» была проста: младшая обратила внимание, что работницы кухни вечерами выносят в сумках еду – даже при том скудном рационе, который полагался воспитанникам, они ухитрялись что-то стырить. «Отложенные на вынос» продукты складывались отдельно – но в общей каморке: на всякий случай. А вдруг кому в голову придёт проверить расход продуктов.

О том, что из кладовки есть выход в подвал никто, кроме младшей девочки, пожалуй, и не знал: детдом переселили в это здание экстренно, после того, как бомбежкой было разрушено прежнее. А младшая девочка, до появления в детдоме старшей, несчастной и растерянной, не слишком-то общалась с кем-то, предпочитая одиночество. Вот и обнаружила – сперва подвал, а потом и проход.

Правда, для того, чтобы забраться в люк, приходилось карабкаться по стене, выделывая чудеса акробатики. Но на что только ни способен голодный ребенок, зная, что вот еще немного усилий – и можно будет сунуть в рот мягкие терпкие крошки… или кусочек сырой свеклы… или, на худой конец, лепешку из очисток и свекольной ботвы.

Она не зарывалась: брала только чуть-чуть. Так, чтобы никому в голову даже не пришло заподозрить пропажу. Это чуть-чуть помогло ей выжить – паек был настолько скуден, что каждую неделю число воспитанников детдома уменьшалось, как минимум, на один. Она берегла свою тайну, и никто о ней так и не узнал – кроме этой самой старшей девочки, Кати, единственной подруги, которая хоть и была старше и выше, но воспринималась

– Ешь здесь, – строго сказала младшая девочка, протягивая старшей кусочек хлеба и судорожно сглатывая: ей и самой есть хотелось так, что желудок, казалось, свернулся в трубочку.

Старшая жадно сжевала половину и, глубоко вздохнув, протянула остаток младшей:

– Это уже сама… Младшая, заложив руки за спину, категорично покачала головой:

– Ешь, я сказала. Завтра еще будет.

Старшая смотрела на жалкий остаток хлеба.

– А можно.… А можно, я его с собой заберу? Я перед сном съем.

Младшая покачала головой:

– Кто-то увидит…