Впрочем, через некоторое время Шипитов еще раз вызвал Дмитрия к себе. Он сообщил, что посоветовался с командиром дивизии, и тот все-таки разрешил отпустить летчиков к семьям. Панов немедленно воспользовался разрешением. Дорога пролетела незаметно – после недавних дождей воздух дышал свежестью, по сторонам разбитой грунтовки, радуя глаз, колосились тучные поля пшеницы.

Утром Дмитрий проснулся рано, долго смотрел на занимавшийся на востоке рассвет, потом лег еще поспать, но хорошо знакомые по Китаю звуки далеких взрывов авиабомб, донесшиеся со стороны Киева, подкинули его с кровати. Жена Вера испуганно спросила, что это. Он успокоил ее, сказав – видимо, в Киеве что-то взорвалось на одном из предприятий, но сам подумал совсем о другом и начал поспешно одеваться.

В дверь постучалась жена замполита полка батальонного комиссара Г.С. Щербакова. Она сообщила, что звонили из лагеря, летчиков срочно вызывали в Ольшанку. Дмитрий набрал гараж, чтобы прислали машину, но там сказали, что она уже выехала к ДОСам.

Историческая справка: ДОСами до войны (да и в наше время) называли дома офицерского состава.

Летчики и техники, одеваясь на бегу, выскакивали из домов и запрыгивали в бортовую трехтонку. Когда все собрались, шофер дал по газам и грузовик стремительно понесся к аэродрому. Когда они уже были на полдороги, кто-то из летчиков закричал: «Смотрите! Смотрите!» Над землей на километровой высоте курсом на запад не спеша «плыли» три девятки чужих двухмоторных бомбардировщиков с белыми крестами на крыльях. Никто их не атаковал ни с земли, ни с воздуха. Летчикам оставалось только бессильно скрипеть зубами и поторапливать водителя.

Шипитов встретил их руганью, три эскадрильи уже находились в воздухе, а вновь прибывшие, вместо того чтобы защищать Родину, болтались черт знает где. Техники быстро заправили в пулеметы заранее набитые ленты, двигатели «чаек» радостно взревели, и Дмитрий доложил комполка о готовности эскадрильи к взлету.

Уже через несколько минут их бипланы патрулировали небо над Киевом. В глаза бросался жирный черный столб дыма, поднимавшийся в районе завода «Большевик». В остальных районах города пожары и разрушения не наблюдались. Эскадрилья сорок минут «провисела» над городом, а затем пошла обратно на аэродром. В воздухе ее сменили взлетевшие со своего аэродрома в Брусилове самолеты 2-го иап. В тот день эскадрилья еще два раза поднимались в воздух, и каждый раз безрезультатно.

Война ворвалась в жизнь Адриана стремительно. Он жил с родителями в частном доме на Соломенке недалеко от Жулян, поэтому начало бомбардировки аэродрома услышал сразу, точнее, почувствовал. Стены их дома закачались, а стекла в оконных рамах начали жалобно дребезжать. Уже через несколько минут Адриан и двое его товарищей выбежали к месту пересечения «канавы» с улицей Шевченко (сейчас она носит имя Максима Кривоноса). Оттуда было хорошо видно, как двухмоторные бомбардировщики утюжат аэродром с высоты 350–500 метров. Друзья, не сговариваясь, вывели на улицу свои «велики» и стремительно помчались на Чоколовку, в ту ее часть, которая примыкала к летному полю.

Когда они доехали, самолеты уже улетели, но результаты их бомбежки оказались налицо. На улице Волынской дымились развалины шести или семи частных домов, тут же лежали и бездыханные тела первых жертв. Андрей про себя отметил, как странно разрушились дома – те стены, которые оказались перпендикулярно к взрывной волне, она безжалостно смела со своего пути, а те, которые параллельно – уцелели и остались стоять со всеми шкафами, полками и прочей мебелью, среди битого кирпича, глины, соломы и обломков стропил. Под ногами прямо на улице валялись книги, кастрюли, какие-то тряпки. На аэродроме догорал один ангар, пожар на втором, поврежденном, уже успели затушить. Ребята еще покрутились среди взрослых, поглазели на неразорвавшуюся бомбу и разъехались по домам, где все рассказали старшим.