Три следующих дня ничем не отличались друг от друга. Мы работали по двадцать два часа в сутки, а затем возвращались в тесные клетки. У каждого она была своя – изолированная тюрьма на время короткого сна. Это очень осложняло общение между нами. Вернее, его практически не было. Разговаривать во время работы нам не разрешалось. Единственное время, когда мы могли немного пообщаться – моменты приёма пищи. Нас кормили два раза в день, загоняя в большую комнату. Она была грязной и обшарпанной, да и находилась недалеко от спуска в шахту. Но именно там у нас было пятнадцать минут на обед и ужин. Именно там мы могли обмениваться короткой информацией, пока надсмотрщики ослабляли своё пристальное внимание.

Конечно, попытка организовать побег в таких условиях была приближена к нулю. Только меня это не останавливало. Я твёрдо решила, что должна попытаться. Даже, если потерплю поражение. Другого выхода для себя я не видела.

Я не знала, как смогу бежать. Конечно, в одиночку было не справиться. У меня были друзья, но я не уверена, что у них хватит сил. Они сломлены, измотаны, почти уничтожены. Но иногда в их глазах – уставших и потухших – я видела искры борьбы. И тогда я понимала – вот оно. Вот то, что ещё осталось в каждом из нас – жажда свободы.

В нашей шахте, одной из многих на этой планете, было двадцать восемь человек – девять женщин и девятнадцать мужчин. Надо переговорить с каждым, чтобы выяснить настроения и страхи. Узнать у всех, что они думают по поводу моей безумной затеи. Только действовать предстояло очень осторожно. Во-первых, чтобы ни о чём не догадались сверты, а во-вторых – чтобы никто не захотел мне помешать. Дело в том, что среди землян были такие, кто мог предать ради лучшего отношения к себе или за возможность более лёгкой работы. И именно они были моей главной проблемой.

Сегодня я сообщила Шону о своём плане. За обедом мы сели есть рядом, но чуть подальше от остальных. Шон был первым, кому я решила довериться.

– Это невозможно! – выпалил он, замерев. Его рука, в которой он держал ложку, застыла над отвратительной похлёбкой – Ты понимаешь, что говоришь?

– Конечно. Я ещё не сошла с ума – обиженно прошептала я.

– Извини, но как раз наоборот. Это самоубийство!

– Я так не думаю. Если всё правильно рассчитать, у нас получится. Сверты думают, что мы на это неспособны. Они относятся к нам, как к малоразвитой расе, подавляя нашу волю жестокостью. Они уверены, что мы смирились. Но это не так.

Шон не сдавался, пытаясь меня отрезвить.

– Они не настолько глупы, чтобы позволить нам сбежать. Пребывание у сверта, который тебе помог, лишило тебя рассудка.

Я покачала головой. Если мне не удасться убедить Шона – единственного настоящего друга, всё будет напрасно.

– Именно из-за этого сверта я поняла, что сбежать можно. Он мне кое-что рассказал. Посмотри, тут нет датчиков слежения, всяких камер наблюдения и прочей ерунды. Но ведь мы оба знаем, что этого добра у них много. Почему же не использовать его здесь?

Казалось, уверенность Шона в моей чокнутости пошатнулась.

– Не знаю… Может, мы их просто не видим.

– Нет. Их просто здесь нет. Нас считают стадом баранов, для контроля над которым достаточно пастухов. Что может сделать этот баран, если он в надёжном загоне? Ничего. Только то, ради чего его держат. О каком побеге могут думать земляне? Вот как считают сверты. Вспомни, как мы относились к рабам на Земле. То же самое происходит и здесь. Достаточно решёток и надсмотрщиков.

Шон поморщился, отодвинув от себя тарелку.

– Твоё сравнение с рабами на Земле очень кстати…