Получается, что ученый склонен воспринимать своего противника как благородного врага. Такое отношение необходимо для полноценной научной деятельности, однако превращает ученого в игрушку в руках беспринципных милитаристов и политиканов. Кроме того, данное отношение затрудняет для широкой публики понимание позиции ученого, ведь публика куда больше интересуется индивидуальными противниками, чем таким противником, как природа.

Мы погружены в жизнь, где мир как таковой подчиняется второму закону термодинамики: хаос нарастает, а порядок уменьшается. Но все же, как мы видели, второй закон термодинамики, оставаясь неопровержимым для замкнутых систем, решительно не имеет силы в отношении ее неизолированных частей. Существуют локальные и временные «островки» уменьшающейся энтропии в мире, где энтропия в целом возрастает, и наличие этих «островков» позволяет некоторым из нас доказывать реальность прогресса. Что же можно сказать об общем ходе битвы между прогрессом и возрастающей энтропией в мире, непосредственно нас окружающем?

Всем известно, что эпоха Просвещения взлелеяла идею прогресса, даже пускай среди мыслителей XVIII столетия были те, кто полагал, что прогресс подвержен закону убывания плодородия и что «золотой век» общества вряд ли будет слишком сильно отличаться от картины, наблюдавшейся вокруг. Разрыв в «ткани» Просвещения, обозначенный Французской революцией, сопровождался повсеместным возникновением сомнений в обоснованности прогресса. Например, Мальтус считал, что культура его эпохи вот-вот падет под натиском неконтролируемого роста народонаселения, пожирающего все достижения человечества.

Линия духовной преемственности от Мальтуса к Дарвину очевидна. Великий вклад Дарвина в теорию эволюции заключался в том, что он стал трактовать эволюцию не как самопроизвольное восхождение от высшего к высшему, от лучшего к лучшему, в духе Ламарка, а как явление, в рамках которого живые существа проявляют: а) спонтанное стремление развиваться во многих направлениях и б) стремление сохранять образцы поведения своих предков. Комбинация обоих этих факторов призвана сократить изобилие развивающейся природы и избавить ее от плохо приспособленных к своей среде организмов посредством «естественного отбора». В результате такого сокращения изобилия остается некоторый набор «осадочных» форм жизни, более или менее хорошо приспособленных к условиям среды. Эти «осадочные» формы, по Дарвину, принимают на себя видимость всеобщей целеустремленности.

Концепция «осадочных» форм была выдвинута вновь в работах доктора У. Росса Эшби. Он воспользовался этой концепцией для разъяснения понятия обучаемых машин. Эшби указывает, что машина, обладающая довольно случайными, произвольными характеристиками, будет иметь ряд состояний, близких к равновесию, а также ряд состояний, далеких от равновесия; по самой своей природе состояния, близкие к равновесию, будут сохраняться долго, тогда как другие состояния станут возникать только временно. В итоге в машине Эшби, как и в природе Дарвина, налицо видимость целеустремленности в системе, сконструированной без целеустремленности, – просто потому, что отсутствие целеустремленности по самой своей сути является переходным состоянием. Разумеется, в длительной перспективе простейшая цель достижения максимальной энтропии окажется преобладающей. Однако на промежуточных стадиях организм или общество организмов будут стремиться к тому, чтобы дольше сохранять те режимы деятельности, когда различные части работают согласованно, в соответствии с более или менее значимыми образцами поведения.