– Это правда? – тихо спросил Мирон.

– Нет. Но это не меняет дела. Акира – опасен.

– Потому что вы не можете его контролировать?

– Контроль – основа процветания. Если ваш брат не возьмёт под контроль взбунтовавшийся Иск-Ин, многие погибнут.

– Вы же в курсе, что Иск-Ины на самом деле не имеют сознания? – раздраженно спросил Мирон. Надоело, что его всё время запугивают. – Это всего лишь программы. Да, очень сложные, самообучающиеся… Но всего лишь программы. Акира НЕ МОЖЕТ взбунтоваться. Он делает только то, на что его запрограммировали.

– Наконец-то до вас дошло, – расплылся в улыбке клон. Вновь сверкнули стальные наконечники на зубах.

– Мой брат никогда не причинит вред живому человеку, слышите? – почти выкрикнул Мирон. – Он мухи не обидит. Платон – гуманист, в самом глубоком понимании этого слова.

– Найдите его, – устало вздохнул клон. – Если это сделать быстро, у нас еще будет возможность всё откатить назад. Вы понимаете? Отыскав брата, вы поможете миллиардам людей. Лавина набирает мощь. Пока счет идет на сотни, но наши аналитики предрекают количественный скачок к послезавтрашнему вечеру. И тогда начнётся паника…

Задрав голову, Мирон посмотрел в небо. Снежинки были крупные, серо-стального цвета. Они летели в лицо, как крошечные бомбардировщики.

Подобно шаровой молнии, над стадионом промчался полицейский дрон. В отдалении, по проспекту, ползли непрерывные вереницы ярких, как леденцы, мобилей. Здание-робот на той стороне улицы вздрогнуло, вытянуло большой козырёк, на который тут же приземлился вертолёт, из которого, как горошины из стручка, посыпались люди…

Не говоря ни слова, Мирон повернулся и пошёл прочь от серого человека.

– Подождите, – клон ухватил Мирона за рукав. – Когда найдёте Платона, сообщите мне, – он протянул визитку – показалось, что она тоже сделана из сапфира, но это был всего лишь твёрдый пластик. – Меня зовут Хидео.

Вырвав рукав, Мирон пошёл быстрее.

По необъяснимой причине ему хотелось оказаться как можно дальше от клона. И вовсе не из-за декса, похрустывающего в кармане. Просто он внушал… отвращение. Как какой-нибудь скорпион, который сидит-сидит, а потом вдруг развернется на своих тощих желтых лапках, и всадит жало по самое немогу.

***

Разговор, длившийся целую вечность, в реальном времени занял минут пять – толпу только-только начали пускать на стадион. Сердитые копы пропускали весь поток через рамку – никаких колёс или жидкостей, никакого оружия, никаких подозрительных девайсов, из которых можно за пару минут слепить бомбу или, например, машинку, плюющуюся резиновыми кубиками… Чертежи недавно появились в Плюсе – любой матричный принтер пёк такие штуки по три сотни в час, собирались они, как конструктор-лего, а очередь резиновых кубиков, выпущенная с десяти метров, могла раздолбать в хлам грудную клетку или ободрать мясо с лица – как вам больше нравится.

Показав свой зеленый браслет, Мирон прошел мимо копов – предварительно сбросив в урну пакет колёс на сотню коинов – и его мягко втянула толпа аморфных, но удивительно сплочённых в своей аморфности нео-каваев.

Сцена находилась в центре круглой чаши, из которой, подобно открытым атриумам Колизея, поднимались концентрические круги трибун. Вверху, на невообразимой высоте, они сужались, превращаясь в донышко чашки, сквозь анодированное стекло виднелся кусочек черного неба.

Можно было бы протолкаться на трибуны, но Мирон был слишком шокирован и подавлен, чтобы противиться потоку подростков, заполняющих стадион, как сухая чечевица – дно глиняной миски. В их яркой, безликой – анимированная татуировка там, преувеличенно громадные, в стиле Алиты, глаза здесь – но в целом неагрессивной толпе, он вдруг почувствовал что-то вроде успокоения.