Смотреть на робо-зверюшек, имитирующих суету настоящих животных, настроения не было.

Навстречу прошелестела стайка девочек. Желтые зонтики, пышные, похожие на пачки балерин юбки, громоздкие кроссовки и бессмысленные счастливые улыбки. Мирон чуть не шарахнулся от них в боковую аллею, сдержался еле-еле: девчонки в его сторону даже не посмотрели.

– Экскурсия школьниц интерната Сибуя, – пояснила Мелета. – Они носят желтые зонтики в память…

– И где тут дом, в котором живёт профессор? – нетерпеливо спросил Мирон, когда ноги вынесли его на берег озера.

По спокойной воде, как два галеона, плыли чёрные лебеди. Он, опять же, затруднился бы сказать, настоящие это птицы, или искусная анимированная имитация.

– Он на том берегу озера.

Мирон прищурился против ветра. Озеро было небольшим, вытянутым, как овальное зеркало, и на противоположном его конце высилась непонятная тёмная громада. В вышине угадывались загнутые козырьки крыш и верхушки древних криптомерий.

– Синтоистский монастырь, который находится здесь со времен эпохи Хэйян, – перед глазами картинка ступенчатой крыши с выгнутыми коньками, красные столбы ворот, – в последние десятилетия был перестроен из-за беспорядков, лихорадивших Токио на рубеже веков…

Обойдя озеро по живописной тропинке, Мирон задрал голову на сплошную металлическую стену. Листы ржавого железа – через минуту он понял, что это выровненные прессом капоты старых автомобилей – были скреплены хромированными заклёпками.

Японцы точно знают толк в том, как произвести впечатление: сделай что-то действительно большим, и это будет выглядеть действительно клёво…

Скольким тачкам пришлось расстаться с жизнью, чтобы хватило на такую махину, он даже считать не стал. Впрочем, во времена нефтяного голода старые железные тачки – миллионы и миллионы – остались не у дел, и утилизировал их всяк в меру фантазии.

Мирон видел через Плюс целые городки, построенные из старых грузовиков и автобусов. Они вставали на вечную парковку где-нибудь в пустыне, снимались с колёс – покрышки шли на топливо – и приспосабливались под жильё тысячами нью-бедуинов, променявших суету мегаполисов на вечное безмолвие песка.

– И как, блядь, я должен туда попасть?

В сплошной стене не было видно ни дверей, ни калиток, ни еще каких-либо отверстий. Мирон постучал кулаком по ближайшему капоту, раскатанному в плоский блин, сцепленному, зажатому между наслоений других капотов. Куда подевались остальные части корпусов, было непонятно. Звука не было. Этот колосс поглощал любые звуки, а так же неплохо защищал обитателей от постороннего вмешательства.

– Есть идеи? – спросил он Мелету.

– Уточните вопрос.

– Ну конечно. Как давать идиотские ссылки, так пожалуйста. А как предложить что-то конкретное…

Он пошел вдоль стены, время от времени ударяя в неё кулаком.

– Самое место, чтобы спрятаться, а? – спросил он вслух. Даже не верилось, что посреди города, в одном из самых престижных районов, находится такая хрень.

Неподалёку от стены, рядом с вымощенной красным кирпичом дорожкой, он нашел маленькую кумирню. Каменный алтарь, чаша для подаяний, похожая на выдолбленную колоду, потемневшая от древности, с застоявшейся лужицей воды на дне… Невысокая выгнутая крыша прикрывает медный колокол.

На алтаре, рядом с чашей, лежала какая-то небольшая вещица. Мирон наклонился, чтобы её рассмотреть. Похоже на детскую погремушку: рукоять, выгнутая планка, и две латунных тарелочки, сложенных одна к другой. Между ними – потемневшая от времени красная кисточка из тонких кожаных ремешков.

– Колокольчик-судзу, – сказала Мелета. – Неотъемлемая часть экипировки буддистских монахов…