– Запомни этот момент, – продолжал папа, сжимая мое плечо. – Правда, запомни. Как все ощущается, как все выглядит, как пахнет, все. Три тысячи мест, заполненных людьми, которые хотят увидеть тебя.

– Они здесь, чтобы увидеть тебя, пап, – я не удержалась и закатила глаза. Моего имени даже не было в билете.

– Конечно, может быть, поэтому они и пришли. Но они уйдут, помня твое имя.

Я засияла от гордости. Когда отец не делал замечания о моем темпе – клянусь, у этого человека встроенный метроном, с помощью которого можно настраивать часы – он хвалил мое пение. После многих лет отчаянных поисков его одобрения и постоянных неудач, это хороший шаг вперед.

– Я обязательно предоставлю им нечто запоминающееся.

Я тихонько напевала, распевая дискант[19] из нашего первого номера. Синдром самозванца не относился к списку моих проблем, но я знала, что никогда еще не звучала так хорошо. Именно этим я и должна заниматься: петь профессионально, вечер за вечером.

И я наслаждалась каждой минутой.

– Запомни это, Джози, – повторил папа, напоследок сжимая мое плечо, – потому что так будет не всегда. Тебе придется вспомнить весь этот гламур и золото, когда мы будем петь в четверг в завершении Tanks God It’s Tursday’s на национальном Дне свиных ребрышек.

– Очень смешно, папа.

– И следи за темпом в бридже[20] первого номера!

Он прошел дальше за кулисы, чтобы поговорить с одним из звукооператоров.

– Пап. Эм, папа? – Не забывай о темпе в припеве. Он же не всерьез… правда? – Мы действительно играем в Tanks God It’s Tursday’s?

– Пять минут до начала.

Мимо прошла управляющая сценой, поправляя наушники и заглядывая в планшет. Странно было каждый вечер находиться в другом театре с другой командой. По правде говоря, «команда» в La Bonne Nuit была представлена в основном Реджи с прожектором. Но на редкость странным казалось каждую ночь делать одно и то же шоу, с одними и теми же действиями, когда вокруг нас все менялось.

Я расправила плечи, услышав, как они хрустнули. Мотель «Комфорт», в котором мы остановились прошлой ночью, не особо соответствовал своему названию с его твердым как камень матрасом и плоскими подушками, и мое тело ночью прочувствовало это. К счастью, в папином шоу хореография заключалась в основном в раскачивании во время пения. Это не слишком-то походило на движения, которые я делала, когда играла с Pussycats.

Pussycats. Размышления о них всегда давали мне небольшую передышку. Я почти уверена, что мне было суждено стать сольной исполнительницей. Но в те времена, пока все шло хорошо и мы создавали музыку вместе с Вэл и Мелоди… это было едва ли не лучшим временем в моей жизни.

Проблема в том, что тех хороших времен становилось все меньше и меньше. Наш конец был неизбежен.

Так почему же я обнаружила, что скучаю по ним, в самый неподходящий момент? Мне следовало сосредоточиться на шоу, которое мы собирались устроить для трех тысяч человек, вместо того, чтобы вспоминать, как давным-давно я строила планы в убогом музыкальном классе средней школы с художественным уклоном, лишенном финансирования.

Открытие шоу у нас было разным в каждом из городов, что зависело как от площадки, где мы выступали, так и, гораздо чаще, от выбора папиного импресарио, Пола. Я смотрела из-за кулис, как вышел наш исполнитель на разогреве из Детройта, симпатичный темнокожий парень, на пару лет старше меня, в узком бархатном костюме. Он сел за рояль, поднес к лицу микрофон. Абсолютная энергетика молодого Джона Ледженда.

– О, еще один джазовый пианист. – Шоу началось, и папа вновь замер за моей спиной. Пианист сыграл несколько аккордов, его пальцы грациозно скользнули по клавишам. – Следовало сказать организаторам, чтобы не приглашали моих конкурентов.