Сорочинская славилась тем, что знала все марки машин и могла авторитетно рассуждать о них часами.

– А мне сон снился, – неожиданно для себя сказала Санечка. – Будто бы я – на свадьбе брата…

– А откуда у тебя брат? – удивилась Чижик.

– Нету у неё никакого брата, – объяснила Сорочинская. – Это-то и интересно.

– Да. И всё равно я знаю, что этот человек мой брат, зовут его Войдан…

– Не бывает такого имени, – заявила Чижик.

– Дай рассказать, – зажала ей рот Сорочинская. – В кои веки раз наша принцесса решила что-то рассказать, а ты!..

– Почему принцесса? – спросила Санечка.

– Ой, да это мы тебя промеж собой так прозвали: ручки помыть, ушки помыть, шнурочки погладить… Рассказывай.

– Я-то как раз нормально живу, – обиделась Санечка, – это вы в грязи какое-то удовольствие находите…

– У меня мамка дома по два раза в день полы мыла, – тихо-тихо сказала Сорочинская. – И что она видела, кроме этого пола? А руки у неё какие стали… Да ладно тебе, я же не в обиду сказала.

– Я тоже зря брякнула. Извини, Валечка. Ох… и всё равно настроение пропало.

– Ну, расскажи-и… – протянула Чижик. – Ну, чего тебе…

– Да там нечего рассказывать. Просто странный какой-то сон. Яркий, но ни о чём. Я так не умею рассказывать. Очень долго все куда-то идут. И я иду, но меня вроде бы не видят. Или делают вид, что не видят. И все чего-то ждут. Ничего не говорят, но почему-то понятно, что вот-вот – и начнётся… Приходят в церковь. Красивая такая, из белого камня. Только почему-то крестов нет. На берегу реки. Там… ну, как в кино: священник весь в золотом, свечи горят, хор поёт… и вот ещё интересно: голоса вроде бы и слышны, а в то же время – полнейшая тишина. Как в кино в том же: изображение есть, а звук отключён. Священник брата венчает, и я вдруг со стороны вижу, что венчает-то он его – со мной… только с мёртвой. Я – невидимая – это вижу, и я же – мёртвая, старая – там стою. А все видят какую-то другую…

– Ну, мать, – сказала Сорочинская, – пора тебе замуж. А то насмотришься таких мультиков, и ку-ку.

– Давай её сосватаем за нового военрука, – предложила Чижик.

– Да ну его, – сказала Сорочинская. – Ни кола ни двора. Живёт в нашей общаге…

– В нашей? – почему-то удивилась Санечка.

– Ну да. На втором этаже, в семейном крылышке…

В своей пустой комнате Алексей застелил кровать, лёг не раздеваясь поверх одеяла и стал смотреть в потолок.

Похоже, надо было что-то делать, и делать как можно быстрее.

Ах, Еванфия… как же ты позволила так задёшево убить себя? А ты, Домнин многомудрый, не догадался, что дойти до цели – это не задача; задача же – найти девицу среди сотен подобных ей…

В легендах было просто: по щеке искомой особы ползла мушка, или катилась слеза, или птичка бросала отметину с большой высоты. Ничего подобного здесь ждать не приходилось. Даже прямой вопрос был неуместен и бессмыслен, поскольку кесаревна спрятана на совесть – в том числе и от себя самой. И надо сейчас, не вставая с кровати, самому придумать способ распознать её… причём распознать быстро, надёжно и по возможности незаметно.

Но ничего, кроме примитивного просмотра журналов, где обязательно должен быть указан домашний адрес студентки: село Салтыковка Озёрского района (туда его вывели карты, и там лежала Еванфия), – он не придумал. Так что придётся ждать завтрашнего дня.

Он покосился на стены, всё ещё запятнанные невидимой слизью, и вдруг подумал, что это могли искать не его.

Конечно же!..

Спать было нельзя.

Алексей надел мягкие чёрные кроссовки и вышел в коридор. Было начало третьего.

Большой дом спал. Здесь, не в точечном объёме каморки, а в ломаной линии коридора – он почувствовал, как шевельнулись где-то глубоко угнетённые местными законами те малые умения, которыми он владел. Но – только шевельнулись… и тут же съёжились, как нежные листья мимозы.