– Прошу вас, присаживайтесь вот здесь, – Керенский радушно повёл рукой, указав на ближайший к нему стул за большим столом.

– Господин министр, меня уведомили, что вы вызвали меня для серьёзного разговора.

– Да, это так. Я просил, чтобы вы приехали. Рад, что вы выполнили мою просьбу, нам предстоит обсудить очень многое, для чего потребуется ваша помощь.

– Несомненно, я не мог никак отказаться и всегда готов оказать любую помощь, – слегка наклонил голову главный раввин.

– Это радует, ведь это целиком в ваших интересах.

– Да? Весьма удивлён. Чем же вам не угодили евреи?

Несмотря на серьёзность ситуации, Керенский расхохотался во всё горло, поставив в недоумение Якова Мазе.

– Чем? Да, собственно, ничем. У нас в России даже председателем Временного правительства стал чистокровный еврей, представляете?

– Да, конечно, я это знаю, но вы ведь пригласили меня не для этого? К тому же, я прекрасно понимаю, почему и каким образом он попал на эту должность.

– Вот как? Ммм, Моссад не дремлет!

– Прошу прощения?

– Да это я так, не обращайте внимания. Воспоминания прошлой жизни.

– Прошлой жизни?

– Да, это уже вторая моя жизнь, которую я проживаю.

Раввин молча смотрел на Керенского как на сумасшедшего. На мгновенье в его глазах промелькнула опаска, что он разговаривает с умалишённым. Но видимо эта мысль не пришлась ему по вкусу, и он откинул её, как весьма глупую. Этот человек, сидящий сейчас напротив, может быть и был сумасшедшим, но никак не дураком. А значит, ему так нравилось говорить или, высказываясь так, он преследовал какую-то цель. Поэтому Мазе откинул лишние мысли и спросил:

– Вам тяжело, я понимаю. Революция разделила наш мир на период до свержения царя и после его свержения, но вы от этого только выиграли, стоит это признать. И всё же, зачем вы меня пригласили к себе?

– Мне нужно поговорить с вами о вас.

– Обо мне?

– Нет, не конкретно о вас, а о вас всех остальных.

– То есть, о всех евреях, – догадался Мазе.

– Да. Вы же были на процессе Бейлиса?

– Да, я там был, но какое это имеет отношение к вашему вопросу? – насторожился Мазе.

– Никакое, это я так, просто спросил.

– Вы очень много задаёте простых вопросов. Зачем?

– Послушайте, уважаемый раввин, – несколько жёстко ответил ему Керенский, – Это я здесь задаю вопросы, а не вы! – и уже более мягко добавил, – Разве это непонятно?

– Вы мне угрожаете, господин министр? – внешне мягко спросил Мазе, но в его кротких глазах промелькнуло выражение ничем не прикрытой ненависти.

– Нет, я вас предупреждаю.

– Но мы же не в полицейском государстве, как при царе?

– Нет, конечно. Мы живём при революционном режиме, что гораздо хуже, чем при царе. У нас нет больше полиции, у нас нет жандармов и почти нет армии. Всё, как вы и хотели.

– Я этого не хотел.

– Вы, возможно, что и нет, но не кажется ли вам, что четыре процента населения Российской империи чересчур рьяно взялись за свержения самодержавия и всё никак не успокоятся на достигнутом. Вас становится уже слишком много. И это неправильно.

– Я не могу отвечать за всех.

– Согласен, но как только в Киеве инициировали дело Бейлиса, то процесс получил международную огласку. Лучшие адвокаты считали долгом чести работать по нему. Все газеты были переполнены материалов о чудовищной клевете на бедный еврейский народ, который по факту давно уже стал одним из самых богатых. Надеюсь, вы не будете этого отрицать?

– Не буду, но какое это имеет значение сейчас? Или вы антисемит?

Керенский снова от души расхохотался. Закончив смеяться, он улыбнулся неприятной улыбкой, подумав про себя, что как только у евреев появляется возможность обвинить кого-нибудь в антисемитизме, то тут же следуют крайне агрессивные нападки. Странно, что больше всего этим отличались «русские» евреи. Может потому, что их никогда серьёзно и не преследовали? В Германии или Испании с ними особо не церемонились, сразу ограничивая в определённых рамках, из которых те боялись выходить.