Нервное потрясение было так велико, что он со всех ног кинулся в свою комнату и на следующий день слег от сильной простуды. Хорошо еще, что он выступал в роли без головы, иначе последствия могли бы быть очень серьезными.

Теперь он оставил всякую надежду напугать эту невоспитанную американскую семью и большею частью довольствовался тем, что бродил по коридору в войлочных туфлях, с толстым красным шарфом вокруг шеи, из боязни сквозняков, и с маленьким арбалетом в руках на случай нападения близнецов. Окончательный удар был нанесен ему 19 сентября. Он спустился в большую переднюю, чувствуя, что там, по крайней мере, будет в совершенной безопасности, и стал развлекать себя язвительными насмешками над большими увеличенными фотографиями посла Соединенных Штатов и его супруги, сменившими фамильные портреты Кентервилей. Одет он был просто, но аккуратно, в длинный саван, кое-где запятнанный могильной плесенью, нижняя челюсть подвязана куском желтого полотна, в руке – фонарик и заступ могильщика. Собственно говоря, это был костюм для роли Ионы Непогребенного, или Пожирателя Трупов с Чертсейского Гумна, одно из его лучших воплощений. Кентервили хорошо его помнят, ибо именно оно послужило поводом для их ссор с соседом лордом Реффордом. Было около четверти третьего, и, судя по всему, все уже спали. Но когда он осторожно пробирался к библиотеке, чтобы проверить, остались ли какие-нибудь следы от кровавого пятна, из-за угла на него внезапно набросились две фигуры, дико размахивавшие руками над головой, и крикнули ему на ухо: «Б‐у-у!»

Охваченный вполне естественным при таких условиях паническим страхом, он бросился к лестнице, но там его ждал Вашингтон с большим садовым насосом. Окруженный со всех сторон врагами и почти принужденный сдаться, он юркнул в большую железную печь, которая, к счастью, не топилась, и пробрался по трубам в свою комнату в ужасном виде – грязный, растерзанный, в полном отчаянии.

С тех пор он не устраивал ночных вылазок. Близнецы еще не раз поджидали его в засаде и каждый вечер посыпали пол коридоров ореховой скорлупой, к величайшему неудовольствию родителей и прислуги, но все было напрасно. Стало совершенно очевидно, что дух счел себя настолько обиженным, что не хотел больше появляться. Поэтому мистер Отис снова принялся за свой труд по истории демократической партии, над которым работал уже много лет; миссис Отис организовала состязание по печению пирогов, поразившее все графство; мальчики увлеклись лакроссом, покером, юкером и другими национальными американскими играми; Виргиния же каталась по аллеям на своем пони, в сопровождении молодого герцога Чеширского, проводившего последнюю неделю своих каникул в Кентервильском замке. Все окончательно решили, что привидение куда-нибудь переселилось, и мистер Отис известил об этом письмом лорда Кентервиля, который в ответ выразил большую радость по этому поводу и поздравил почтенную супругу посла.

Но Отисы ошиблись. Привидение все еще находилось в доме, и хотя было теперь почти инвалидом, вовсе не думало оставлять всех в покое. Особенно когда узнало, что среди гостей был молодой герцог Чеширский, двоюродный дед которого, лорд Фрэнсис Стилтон, однажды поспорил на сто гиней с полковником Карбери, что сыграет в кости с Кентервильским духом. На следующее утро его нашли на полу игорной комнаты в беспомощном состоянии, разбитого параличом. Он дожил до преклонного возраста, но никогда больше не мог сказать ни слова, кроме «шесть и шесть». Эта история в свое время получила широкую огласку, но из уважения, конечно, к чувствам обеих благородных семей ее постарались замять. Подробное описание обстоятельств, связанных с этой историей, можно найти в третьем томе книги лорда Таттля «Воспоминания о принце-регенте и его друзьях». Поэтому вполне естественно было желание духа доказать, что он не потерял своего влияния над Стилтонами, с которыми к тому же у него было отдаленное родство; его собственная кузина была замужем en secondes noces