Вечером он сразу же рассказал Захару о неожиданном срыве встречи с наркомом здравоохранения Каминским. «Не знаю, что и делать, прием был назначен заранее на сегодня», – сказал Семен вопросительно. После такой же долгой паузы, как у секретаря наркома, Захар обрушил на Семена печальную и жестокую новость:

– В нашем доме освободилась еще одна квартира… Каминский сегодня исключен из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из партии с формулировкой «как не заслуживающий доверия». Арестован в Кремле, прямо в здании заседаний пленума ЦК, после выступления с клеветнической критикой действий НКВД.

Семен в состоянии шока выпалил подряд несколько рубленых фраз:

– Это Каминский не заслуживает доверия? А когда Григорий Наумович остановил наступление генерала Деникина, он заслуживал доверия? Герой Гражданской войны, член Реввоенсовета фронта… Организатор советской медицины… Вместе с Семашко… Вся профилактическая медицина от него… С клеветнической… Не заслуживает?

Захар делал ему знаки – замолчи! Вера, испугавшись, подала ему стакан с водой. Но Семен внезапно принял решение немедленно уехать из Москвы. А приняв решение, уже спокойно посмотрел на часы и сказал:

– Я вполне успеваю на ночной поезд в Ленинград. Захар, пожалуйста, позвони в свою службу, чтобы для меня оставили билет в купейный вагон.

Захар пытался отговорить брата, настаивал, чтобы тот остался хотя бы до утра, но Семен был непреклонен:

– Мне теперь нечего делать в Москве. Я и так слишком задержался, в институте много работы.

Захар провожал Семена на Ленинградском вокзале. У вагона перед отправкой долго молчали. Семен прервал молчание первым:

– Что всё же случилось на пленуме ЦК. Расскажи, что знаешь, мне это надо понять.

– Я знаю мало, – неохотно ответил Захар. – Вроде бы Каминский сказал, что первый секретарь ЦК компартии Грузии Берия в годы Гражданской войны сотрудничал с иностранными контрразведками и мусаватистами в Азербайджане. Это Каминскому якобы было известно из документов еще в годы его работы в аппарате ЦК Азербайджана. Потом он выступил с критикой действий НКВД после доклада Ежова, сказал, что НКВД продолжает арестовывать честных людей. Еще говорят, что Каминский, обращаясь к Сталину, сказал о действиях НКВД, что, мол, «так мы перестреляем всю партию», за что получил резкую отповедь. Не знаю, правда ли всё это, но разговоры такие есть…

– Разве критика отдельных действий отдельных членов партии является преступлением? Предположим, всё, о чем ты рассказал, правда. Ну и что? Разве критика в интересах партии является преступлением против нее? За это его исключили из партии и арестовали? Объясни мне, Захар… Я что-то ничего не понимаю…

– Его арестовали не за критику, а за конкретные преступления против советского строя и партии. За какие – я не знаю… Если следствие выяснит, что он невиновен, его освободят. Не сомневайся в этом, Сема. И учти, органы госбезопасности просто так никого не арестовывают…

– Все равно не понимаю, – пожал плечами Семен. – Уж прости меня, брат, не понимаю…

– Каминский был другом Орджоникидзе, – вдруг вспомнил Захар, – рассказывали, что он не хотел подписывать медицинское заключение о смерти Серго…

Семен собрался было спросить, что это значит, но проводница предупредила, что поезд отправляется. Братья обнялись безмолвно…

Семен уезжал из Москвы в Ленинград с нелегким чувством обрушения своих надежд, которые становились всё более иллюзорными, и с недобрым предчувствием надвигающейся беды…

Предчувствия его не были обманными, но ему не довелось узнать, что Григория Каминского расстреляли через семь месяцев после ареста. Ему не довелось узнать, каким чудовищным пыткам подвергся за полгода бывший нарком здравоохранения в камерах и кабинетах НКВД, прежде чем пуля палача избавила его от мучений…