… (Здесь, ныне оставим, пока-что, вероятностно-преобъёмное «пра-Кельтское» продолжение сей судьбоноснейшей темы для изложения её уже на отдельных страницах…)

…Возвращаясь к «Этимологическому Словарю», и в завершение сего эссе, должно, конечно же, заметить, что подход ко всем предложенным здесь идеям и соображениям требует по себе непременной этичности. Именно эту, как раз, этичность, в зрелом понимании возможных видов на судьбу своего великого предприятия, и находит в себе Джон Клеланд. Ко всем тем не единично делаемым выводам, грозящим вырасти в иную какую умозрительную публичную амбицию по поводу того или иного рода поощряемой, в учениях, необъективности, едва ли можно уличить сего автора в т.н. литературном ханжестве и беспардонстве: едва ли многим убедительнее будет выглядеть чьё-либо извинение в воздержании от сколько-то навязываемого мнения, нежели то у Клеланда. Разносторонне обрисовать предмет, обозначить ту или иную дилемму различаемого смысла, наметить характер того или иного вида дискурса, и так, чтобы, в конце концов, вверить сие «на суд» самого читателя – это, в особенности, отличительно в литературистике сего пера. Так, к примеру, в сравнении прочим из своих учёных современников, как то, взять, к примеру, того же велико-несдержанного в науках и практиках Роуланда Джонса, утопически стоящего за Кельтскую безотносительную прерогативу «во всех речах на Земле»26, автор «Этимологического Словаря» выбирает более лояльную позицию, скорее сказать, диалектист-эволюционера, в том, единственно лишь, фатализируя шанс тот, что Кельтологическая радикальная основа, исконне, сохраняет главные ключи к постижению Языка, если так сказать, Допотопного, предстоящего всем «Вавилонским Схизмам». Также, весьма честно то, когда, в отношении предмета сочинения, литератор не раз сообщает о возможной, в моментах, небезупречности сего труда, и, однако, вряд ли когда можно не согласиться с той его мастерской мыслью, что, вернее всего прочего, по возведению Здания, выйдет, пожалуй, позаботиться о строении всеобщего каркаса, нежели об отдельных лишь фрагментах кладки; не однократно напоминая о принципиальной сути самого названия этой вещи, заведомо, как «Пробного Образца Э. С. &c.», самокритичный Клеланд, конечно же, не может не предвествовать, в том, существенные виды на потенциальное, и не беспочвенное, сего воспоследование. – (Кстати, ко всем ненадуманным, здесь, предвестиям и предвидениям Клеланда: – весьма любопытно то, как, задолго до определения истинного возраста Стоунженджа, ко времени автора, оние развалины фактически датировались в возрасте не старше, чем 1500—2000 лет до Н.Э., тогда, как сам литератор, в иллюстрировании сих и пр. Друидистких реликтов, откуда-то брал датировку, соответствующую всем нашим нынешним исследованиям, т.е. около шести, а то и восьми (если то, в особенности, в случае остр. Англисей) тыс. лет до Н. Э. Сие и странно, и удивительно; впрочем, у нас нет особенных сведений об истоках сего Клеландова прозрения.)

…Ко всему, много сказанному здесь, в заключении, стоит, пожалуй, привести одну из наиболее характерных, на мой взгляд, цитат из сего публикуемого труда. – Глубокосознательный тон в голосе просвещённого школяра, – этакая его безусловная дарственность ума, не заблуждающегося и не секундного, кто обращается к нам как если бы с самых первых «Ноевых высот» кармического признания и такта: – «Столь истинно ко всему то, что события из самых давних времён зачастую способны оказывать влияние, относясь жизням поколений наипозднейших; вещи человеческие складываются в долгую-долгую цепь, в которой две крайние точки ни чуть не меньше единосвязаны на своём продолженном пути, будь оние в тенетах смыслов, аж и едва ли в том различимых.