Отправляясь впервые в гости к Фатиме, я долго колебался, но, в конце концов, купил букет, впрочем, букетом его назвать можно было лишь условно, поскольку он состоял из одной орхидеи, искусно укутанной листьями аспарагуса.

Хотя на звонок сразу же отреагировали шумом приближающихся шагов, дверь долго не открывалась, и я понял, что мой букет вызвал определенные размышления у Фатимы, решающей как ей реагировать на непредусмотренную ситуацию.

Хотя я всегда был почитателем блондинок, нужно сказать, что Фатима понравилась мне, как говорится, с первого взгляда. Однако для старого холостяка, к коим я вынужденно себя причислял, этого было совсем не достаточно, чтобы спешить с серьезными намерениями. Этим и определялись мои колебания при приобретении злосчастного свидетельства моего отношения к хозяйке квартиры.

Дверь, наконец, открылась, и Фатима, встретив меня иронической усмешкой на лице, заявила, что трудно найти второе такое растение (именно так и сказала: не цветок, а растение), которое было бы ей столь ненавистно. Подумалось, что передо мною затевалась полусознательная прелюдия любовной интриги; именно интриги, поскольку для интрижки Фатима, на мой взгляд, была слишком умна и красива. Чуть растерявшись, я все же быстро нашелся, сказав, что, обладая самой разнообразной информации, сознательно остановился на орхидеи, причем одной, чтобы вызвать у хозяйки чувство легкого неприятия, но не стойкую неприязнь.

Мы остались довольны друг другом, – оба оказались любителями непринужденной иронии, далекой от глумливой злобности, и эта общая черта в дальнейшем сыграла свою роль в нашем сближении.

Фатима, устроив орхидею в высокую напольную вазу, к моему удивлению, повела меня в столовую, а не в кабинет, как я предполагал. Моему взору предстал сервированный на двоих стол, уставленный изысканными закусками и блюдами. Мое недоумение она тут же сняла замечанием, что я приехал прямо с работы, да и она также недавно вернулась из учреждения, в котором работала.

Мы чудесно провели время за ужином, балуя себя превосходным вином из глиняного кувшина, предполагающим тосты. Я выдал целых три, выпив за хозяйку, успех нашего дела и знакомство, которое могло бы и не состояться. Фатима с загадочной улыбкой благосклонно кивала мне, как бы подтверждая, что я исчерпывающе огранил чудесное вино необходимыми сентенциями.

Наконец приятный во всех отношениях ужин подошел к концу, и я предложил, не теряя времени, пить кофе прямо на месте предстоящей мне работы.

Когда мы вошли в кабинет Фарманова, сейф уже был открыт, и я с сожалением подумал, что не смогу узнать, как его маскировали, чтобы он был незаметен для постороннего взгляда. Фатима показала его содержимое – сплошные бумаги, сложенные в стопку, собранные в файлы и различные папки. Создавалось впечатление, что они пребывают в таком состоянии с тех пор, как их хозяин пользовался ими последний раз.

Фатима вдруг заявила, что будет пить кофе на кухне, поскольку должна закончить работу, взятую на дом. Когда же я начал мямлить какие-то слова, чтобы удержать ее в кабинете, она очень серьезно ответила, что полностью доверяет мне, а, покидая комнату, добавила с лукавством, что она уже освободила сейф от всех материальных ценностей, чтобы не вводить меня в искушение. Я как-то отшутился, но мыслями уже был далеко – чрево сейфа притягивало к себе все мое внимание.

В последующее время я забыл обо всем на свете. Беглый обзор корешков документов, на части из которых стояли числа и, видимо, условные названия, позволил мне придти к выводу, что эти документы вкупе с моим архивом представляют собой мало кому знакомую подлинную историю последних годов советской власти и начального периода независимости Азербайджана. Я решил, не пропуская ни одного листочка, просмотреть все документы, хотя понимал, что такая работа займет не одну неделю.