Сережа остановился и подождал его.

– Ты велик ещё не обкатывал?

– Нет.

– Как подсохнет, давай в Малышевку смотаемся? Говорят, там хороших вислокрылых голубей продают. Купим себе по паре, а Оська пусть локоть грызет…

– Давай! – обрадовался Сережа, и они тут же обговорили детали предстоящей поездки.

– А вы что, точно на Борьке переправляетесь?– спросил Васька.

– Пошли, посмотришь…

Вода немного упала, это Сережа определил сразу: вдоль берега лежали обсохшие коряги, разный мусор и темнела не успевшая просохнуть галька. Что его порадовало еще – Борька торчал на лужайке и уже повернул голову на их голоса.

– Ты думаешь, он к тебе придет? – недоверчиво спросил Васька.

– Должен, – Сергей бросил свой портфель и, подойдя к самой воде, начал звать: – Борька! Бо-орька! Бо-о-о-рька!

Бычок долго вглядывался, потом сделал нерешительный шаг, другой, вдруг коротко взмыкнул и трусцой побежал к Безымянке. У воды он остановился, шумно потянул воздух в себя и решительно направился к противоположному берегу.

– Нy ты даешь! – восхищенно удивился Васька, когда бычок перевез первых ребят и вновь вернулся к Сереже. – Меня-то перевезешь?

– Спрашиваешь.

И переправа продолжалась. Сережа даже представить не мог, как пристально и неотрывно наблюдают за нею из ближайшего колка два черных любопытных глаза…

Почти неделю перевозил Борька ребят в школу и обратно, и они уже было совсем привыкли к этому, да тут мужики выкроили время и навели новый мост: из широких толстых плах, с красивыми белыми перилами. А Борька еще несколько дней приходил к Безымянке, провожал и встречал ребят, пока не познакомился с годовалым бычком Азановых, с которым они начали пастись на луга.

Отшумели весенние ручьи. Смолкли птичьи брачные песни, покойнее стало в лесу, вдоль и поперек прошитом крепкими ароматами вошедших в силу цветов. Вот уж где приволье, вот уж где раздолье для неугомонных пчел. Проворно обшаривая цветы, пчела-труженица старательно и умело сбирает с них пыльцу, укладывает ее в «корзинки» на своих ногах и стремительно уносит в домик-улей. Знающему человеку по цвету «обножки» нетрудно разобраться, с какого растения собрана пыльца. С цветущей ивы, к примеру, пчелки несут желтые комочки пыльцы, с яблони – светло-серые, а вот на груше пыльца красная, на липе – зеленая, на одуванчике – ярко-оранжевая.

Весна по народной примете закончилась, поскольку в тайге зацвел шиповник. На смену торопливым подснежникам расцвели фиалки, голубые горечавки, лиловыми огоньками вспыхнул первоцвет. На открытых лужайках зазолотились одуванчики, а на межах и у дорог зажелтели нежные хохлатки…

– Гля, Серега, – протягивает Васька желтенький цветок, – чистотел зацвел.

Сережа осторожно берет цветок, рассматривает и отбрасывает в сторону.

– Что, не нравится? – смеется Васька.

– Еще бы! – Сережа передергивает плечами.

– Ты пальцы вытри, а то пузыри вздуются.

Сережа смотрит на пожелтевшие пальцы и трет их о землю.

– Мамка сказывает, что его еще ласточкиной травой называют, – Васька жмурится и переворачивается на спину. – А знаешь, почему?

– Нет.

– Раньше думали, что ласточки собирают сок с чистотела и возвращают зрение тем пацанам, которые слепыми родятся… Во темнота-то была, да?

Сергей не отвечает и с любопытством смотрит на отброшенный цветок.

– Серега, – лениво, в нос, тянет Васька, – твоя очередь коров смотреть.

Вставать не хочется: земля, щедро согретая солнцем, кажется мягкой и уютной, а поднялись они с Васькой в четыре часа утра и теперь глаза сами собой норовят закрыться.

– Сейчас, – тихо отвечает Сережа.

– Смотри, заснешь, – уже из последних сил предупреждает Васька.