– А как ты им возразил бы? – резонно заметила тетя Таня.

– Я не возражаю против клички, – повторил не ей, а скорее Казе Иван Иванович. – Склеп так Склеп. Нормально.

Тете Тане на вид было не больше сорока, сорок пять от силы. Черное трикотажное платье подчеркивало прекрасную фигуру. Старила ее прическа: перманентная завивка, начесано все, лака столько, словно широкой кистью покрывали. Привет из восьмидесятых годов прошлого века.

Склеп Иваныч был сухоньким стариканом в строгом сером костюме. Вместо сорочки под пиджаком виднелся красный пуловер, а может футболка.

Игната Матвеича Казя пока не разглядела.

– Меня не представил, – заметил пятый мертвяк, толстячок-подросток.

– Это наш Маня! – сказал Лекс. – Прошу любить и жаловать.

– Маня – сокращенно, а полностью – Маньяк, – уточнил толстячок. – Я серийный убийца. Не пойманный. На мне восемнадцать изощренных убийств.

– Ой, всё! – скривилась тетя Таня. – Уже восемнадцать. Когда Лекс появился, было семнадцать. Обычных.

– Каких обычных?! – обиделся Маня. – Ну одного да, кирпичом. А того, кого ртутью, это обычное? Да было бы у меня все обычное, я бы тут с вами не зависал! Сами знаете, по нашим законам мне не как вам, в аду вечно не гореть. Год отмучился – и свободен!

Поймав удивленный Казин взгляд, Лекс пояснил:

– Маня – еврей. Он верит, что в течение года после смерти придется испытывать то, что ты причинил другим, а потом все грехи снимаются. Такие у них правила. Как по мне, так деби…

– Да шо ты понимаешь в наших правилах! – взбеленился Маня. – Да я…

– Стоп! – сказал Склеп Иваныч. – Стоп.

Все заткнулись. «Вот кто у них главный!» – поняла Казя.

– Сцепитесь потом, у нас сегодня вечеринка.

– Вечеринка?!

– Ну да. В честь тебя. Ты ж похоронилась? Похоронилась. Надо отметить. Тем более, есть чем угоститься.

– Надо бы еще водочки набрать, – подал голос Игнат Матвеич.

– Да хватит, – осадила его тетя Таня. – Там у нас еще сок апельсиновый, яйца, гамбургеры…

– Бенгальские огни! – добавил Маня, так по-детски добавил, мечтательно. – Давайте уже сегодня используем, такой повод!

Казю вдруг «улыбнуло и отпустило»: она не одна, тут есть сок и гамбургеры, веселая компания и вечеринки.

– Теперь вопрос: где будем праздновать? – сказал Склеп. – Логично, чтобы у новенькой. Но она явно еще не обустроилась.

– Не обустроилась, – подтвердила Казя.

– А у себя-то хоть уже была?

– В смысле? Н-н-н… Наверное, нет.

Все принялись спорить, обсуждать, как быть.

Казя помалкивала, помалкивала, затем, уловив нить, заявила:

– Я под землю не хочу. Боюсь.

Тетя Таня и маньяк Маня многозначительно переглянулись. Лекс посмотрел на Казю поверх очков. А Склеп Иваныч решил:

– Будем праздновать в моей склепе, на свежем воздухе.

Этот вариант Казю устраивал. Она хотела заметить, что «склеп» – мужского рода и правильнее было бы сказать «в моем склепе», но сдержала свой спонтанный филологический порыв. Мало ли какие тут правила, в этом мире!

Двинули к склепу.

Пока шли, совсем стемнело, и над центральной дорогой зажглись фонари. Если бы кто сказал Кассимире еще хоть неделю назад, что ее ждет вечеринка на кладбище, ночью и с мертвяками, она бы покрутила у виска пальцем. Однако же вот…

Склеп Склепа Иваныча оказался не склепом, а нелепой каменной постройкой из трех стен с небольшой крышей-навесом. На всех стенах – мраморные памятные доски. Чтобы Казе было лучше видно, кто-то поставил в боковую нишу карманный фонарик.

– Тут нас, родственничков, как бы пятнадцать уже, но настоящих гробов только четыре, остальные – урны с пеплом да земля, – пояснил Склеп Иваныч.

– Как – «земля»?

– Ты объясни, – приказал Склеп Лексу, – а мы пока сгоняем за продуктами.