Мориарти погиб, сомнений быть не могло. И все же я стал мысленно перебирать имена людей, которые имели особые причины желать смерти Шерлока Холмса. Правда, многие из его врагов сошли со сцены, но оставили после себя других, не менее люто ненавидящих сыщика. Не так давно мой друг на пятнадцать лет отправил за решетку герра Гуго Оберштайна, сыгравшего роль международного агента в деле о секретных чертежах подводной лодки Брюса-Партингтона. Холмс защитил и оправдал в глазах закона тех, кто избавил мир от Джузеппе Джорджано из лиги «Алое кольцо» – злодея, носившего на юге Италии заслуженное прозвище Смерть. Оберштайн томился в тюрьме, Джорджано – в преисподней, но за первым стояло иностранное правительство, а за вторым – банда головорезов, поклявшихся мстить. Не скрою, вспоминая недругов Холмса, я совершенно забыл о Чарльзе Огастесе Милвертоне.

По прошествии трех недель после исчезновения моего друга среди наших общих знакомых остался лишь один человек, к чьей помощи я еще не прибегал. Напрасно, ему-то и следовало поверить мои страхи. Это был Майкрофт Холмс, член-учредитель клуба «Диоген», что на Пэлл-Мэлл, в то время занимавший в правительстве пост главного советника по межведомственным вопросам. Я решил, что пора рассказать ему о пропаже младшего брата. «Он не просто советник британского правительства, – сказал мне однажды Шерлок Холмс, – иногда он сам и есть британское правительство». Тем не менее я сомневался в том, что Майкрофт в силах помочь. Страшно признаться, но мой внутренний голос твердил, будто мне не суждено больше увидеть того, кого я всегда считал лучшим и мудрейшим из людей.

Если у вас достанет терпения дочитать мое повествование до конца, вы убедитесь в моем заблуждении. Спешу заметить, что состояние, в котором я нашел своего друга, оказалось поистине печальным. Ко дню нашей встречи Шерлок Холмс уже представлял, как у него над головой покачивается петля. Также вы поймете, почему рассказ великого сыщика невозможно было опубликовать до сего момента. Даже теперь я время от времени спрашиваю себя, не лучше ли сжечь эти записки и все относящиеся к ним свидетельства, чтобы тайна умерла вместе со мной. После тех событий мы с Холмсом не слишком любили о них говорить. Но я и сейчас как будто слышу однажды сказанные им слова: «Вы честный человек, Ватсон, и беспристрастно поведаете миру о моем фиаско». Смею надеяться, потомки рассудят, что в этом поражении Шерлок Холмс поднялся до таких высот, каких не достигал ни прежде, ни впоследствии.

– Уильям Шерлок Скотт Холмс! Вы обвиняетесь в том, что вместе с другими лицами, находящимися на свободе, шестого января тысяча восемьсот девяносто девятого года в Хэмпстеде, что в графстве Мидлсекс, совершили преднамеренное убийство Чарльза Огастеса Милвертона. Признаете ли вы себя виновным?

Холмс с самого начала знал, что его враги хотят покончить с ним во что бы то ни стало. Фальшивый судебный процесс растянулся на три вечера: эта увертюра к казни требовалась им исключительно для собственного удовлетворения. Когда ритуал был завершен, воспоминания о «слушаньях» стали мучить Холмса по ночам: они снились ему на протяжении всего времени, оставшегося до эшафота. Каждый раз в высокоорганизованном мозгу моего друга кошмар принимал одну и ту же форму.

«Сон», как Холмс позднее называл свои тогдашние видения, неизменно начинался с сильного сокращения сердечной мышцы, знаменовавшего собой некое предостережение или просто приступ страха. Этот толчок выводил Холмса из глубин бессознательного в туман наркотического забытья. В глаза ему били яркие лучи дуговой лампы. Затем двое мнимых судей оглашали его имя и зачитывали обвинение. За исключением кратких мгновений, когда самозванцы садились или покидали свои места, он видел их, как актер различает ряды зрителей за слепящими огнями рампы. В этом буйстве света Холмс пытался выразить протест, шевелил губами, но горло его не могло исторгнуть ни единого звука. Наяву же, неделю назад, он отвечал просто и ясно: