– Я стараюсь, брат. Не всегда выходит, но я стараюсь… Ну, бывай! – сказал он, подавая Андрею руку. – Обратно я на такси… – он осекся, как-то сразу погрустнел, и тут же поправил себя, – нет… пожалуй, на автобусе доеду.

– Может, мне тебя подождать? – с нескрываемым беспокойством спросил Андрей.

– Не надо, ты и так на меня пол дня сегодня угробил. У самого, наверное, дел невпроворот. Поезжай!

Нечаев вышел из машины, махнул на прощание Андрею и неторопливым шагом пошел к подъезду. Он смотрел на этот полюбившийся ему дом, на три окна с длинной лоджией на шестом этаже: посредине кухня, слева окно Ирины Васильевны, а справа от кухни такое родное его сердцу окошко: Олина комната. Временами, когда он уходил, она махала ему рукой из-за отброшенной наспех занавески, посылая воздушный поцелуй и рисуя сердечко на оконном стекле, а он, улыбаясь, махал ей в ответ. И вот теперь, стоя в оцепенении, Нечаев долгим и тоскливым взглядом смотрел на это заветное оконце, словно ожидая, что вот-вот, прямо сейчас, стоит только еще немного подождать – отодвинется штора и он увидит милые сердцу черты и она вновь помашет ему своей маленькой, словно невесомой, ладошкой.

Сергей подошел к подъезду и нажал на кнопку домофона. По дороге он позвонил Ирине Васильевне, чтобы узнать, можно ли сейчас навестить ее. Трубку долго не брали, но наконец он услышал тихий и словно угасающий голос Олиной мамы:

– Сережа, здравствуй. Как хорошо, что ты позвонил! – она немного помолчала. – Ты, если будет время, уж заезжай, хоть на минуточку. Так хочется на тебя посмотреть. Я вот на поминках-то, когда ты про Оленьку мою рассказывал, поглядела на тебя, и вдруг почудилось мне, что будто она из глаз твоих на меня как-то мельком взглянула, да так ласково, словно утешить меня хотела, точно какая-то ее частичка жить в тебе навсегда осталась… – она осеклась на полуслове и снова замолчала.

– Еду, прямо сейчас и еду, – сдерживая подкатившие слезы, прошептал в трубку Нечаев. – Ведь можно прямо сейчас, вот сию же минуту?