Но пять вопрошаемых звезд были все так же неподвижны. Тогда он закричал еще громче. Казалось, грудь его разрывается на части.

– На что нужен бог, который не заботится о человеке? Я вас отрицаю и ненавижу и не согну перед вами колен до тех пор, пока тысяча небесных лампочек не упадет на мои плечи в виде огненного дождя.

Ри-Горус, утомленный, опустился на террасу. Он вынул из-за пазухи небольшую статуэтку из голубой эмали, изображающую бога Амона Фиванского. Старый жрец с нежностью созерцал этот лик, и слезы текли из его глаз.

– О мой обожаемый господин! Ты видишь, ночные боги не являются хотя бы из уважения к тебе. Может быть, они так же ревнивы, как люди! О покровитель Фив! Защити свои статуи и богатства. Не отдавай твой город в руки неверующего царя. Смело вступи в борьбу, так как боги сильнее тысячи смертных!

Он страстно поцеловал идола и, ни разу не взглянув больше на небо, спустился с лестницы и исчез внутри пилона так же легко и бесшумно, как привидение.

Когда финикийский пират валялся в ногах Рамзеса, умоляя помочь в поисках беглянки, он не преувеличивал своего отчаяния.

Вот что произошло во время его короткого визита к начальнику носителей паланкина королевы-матери. Этот начальник был в старину тирским купцом и считал Агаму когда-то своим хорошим знакомым: грубый и ленивый, он должен был бежать из своего отечества и спасся от кредиторов, присоединившись к каравану, который возил фараону ежегодную дань от финикийских городов. Человек этот принял посетителя с подобающим высокомерием, отмечая разницу, существовавшую между богатым, но лишенным официального положения купцом и служителем королевы. Намек Агамы на радость встречи после долгой разлуки не произвел желанного эффекта, а восторженное описание прелестей ахеянки вызвало только сухой ответ:

– Королева-мать не хочет больше увеличивать число своих рабынь.

До сих пор Агама обращался с ним почтительно, как с важным сановником, но теперь он переменил тон и, опуская свои тяжелые веки, свысока заметил:

– Рабыню можно было бы продать за пятьдесят два золотых кольца, дурень! Если ты обещаешь, что в первый раз, как королева-мать будет переезжать реку, ее паланкин остановится на минуту около моей барки, я дам тебе два кольца.

В виде задатка он опустил ему в руку половину серебряного кольца. Этот образ действий произвел магический эффект. Особенно когда еще он добавил:

– Если карета царицы не остановится против моей барки, я донесу судье Фив, что тебя заочно осудили в Тире и приговорили к продаже в рабство и что мне поручено привезти тебя обратно, закованного в цепи, в трюме моего корабля. У меня даже есть копия приговора, – с наглостью продолжал пират.

Начальник носильщиков сделал вид, что он в восторге от этой шутки; фамильярно похлопав по плечу своего дорогого товарища, он уверял, что только горячая симпатия может заставить его оказать ему такую услугу.

Самое большее, что он возьмет сверх двух обещанных колец, – это копию приговора суда, о которой говорил ему Агама и которая, как он уверял, возбуждала его любопытство.

Вот что было обещано с той и с другой стороны.

Торговец знал теперь, как нужно разговаривать со старинными друзьями. Умудренный таким опытом, он радостно потирал руки, возвращаясь на свой корабль.

Но он нашел каюту, где помещалась Ио, пустой!

Агама поднялся наверх как сумасшедший.

Экипаж отсутствовал. Все разбрелись по кабачкам. Только двое рулевых остались стеречь корабль. Он нашел их, наконец, отдыхающими под парусами, куда они забились, чтобы избежать палящих лучей полуденного солнца. Пират разбудил их ударом ноги.