В любом случае, мне был нужен скетчбук. Без него никак. Я с каменным лицом прошагала мимо стеллажа с шикарными раскладными книжками для каллиграфии в тканевых, вышитых драконами переплетах – и выбрала простой скетчбук в твердой обложке.

На обложке было выбито золотыми буквами – «The Book of Momery», made in China. Нечто про материнство, память и мормонов, сделанное в Китае. Подходит. Что-то заставило меня вытащить с полки соседний скетчбук. Этот назывался «My Love It’s Offthe». Про любовь, с которой что-то не так, видимо. Я вытащила еще несколько. Они были в обложках разных цветов и отличались по объему. Например, «A Tooth From» был существенно тоньше «Dwarf Bravery», а «Liquid Male Scholar» уступал «Dainty Protagonist» по качеству бумаги. Самый большой скетчбук уместно назывался «How Depressing», а самый маленький – «Become Door #56».

Я отнесла на кассу мормонскую книгу материнской памяти и блокнот с загадочным посылом «Стань дверью № 56». Продавец в майке оторвался от телевизора, где шло кино про войну с японцами, равнодушно взял блокноты, положил их на весы и ткнул в цифру на дисплее. Скетчбуки на развес? Серьезно? Стоили они тоже как картошка на рынке, так что мне даже хватило сдачи из такси.

Едва вырвавшись из тенет улицы арт-материалов, я обнаружила, что она переходит в улицу книжных магазинов. Я уставилась на витрину с книгами по каллиграфии глазами голодного призрака и буквально оттащила себя за волосы, как Мюнхгаузен, в сторону ближайших небоскребов. Мне был нужен банкомат! Ходить по такой улице без денег было китайской пыткой. Прежде чем уйти, я нашла ее в брошюре, которую мне дал вежливый метрдотель со сложным лицом.

Улица Фучжоу (бывшая улица борделей, уточнялось в книжице) была меккой арт-материалов и книг по искусству. Как была улицей вожделения, так ею и осталась. Так. Банкомат. И супермаркет. Я ничего не ела со вчерашнего дня, и теперь «затруднялась терпеть в животе своем дупло», как выразился Пу Сунлин в своих рассказах о необычайном, которые я читала в самолете, пытаясь настроиться на местную волну. Тщетные усилия. К необычайному я оказалась не готова.

Если с банкоматом проблем не возникло, то с едой все оказалось гораздо сложнее. Я провела бессмысленный час в супермаркете, полном невообразимой и неопознаваемой еды. Глаз видит, зуб неймет. Совершенно непонятно, что можно съесть. По упаковкам невозможно определить – это молочное или рыбное, жидкое или толчёное, капустное или ананасное? С потолка свисали копченые ктулху и бедра динозавров, а прилавки ломились от пестрых сладостей, похожих то ли на бижутерию, то ли на пластилиновую еду для инопланетян.

Наконец в одном углу я набрела на стеклянный шкаф, запертый на ключик, как в ювелирном магазине. Внутри торжественно, как часы Картье, подсвечивались несколько упаковок тостерного сыра и нарезанный хлеб. Ясно, почему вежливый метрдотель так изменился в лице, когда я спросила про «хлеб-сыр, ничего особенного…» Это вовсе не «простая еда», а роскошь для иностранцев. На эти деньги можно купить целую тачку скетчбуков на развес.

Выйдя из супермаркета, я залипла у стойки уличных торговцев кракенами. Один ловко нанизывал еще живых бэби-осьминогов на палки, а второй поджаривал их, пока те не замирали в ломанных, растопыренных позах, – и бойко раздавал по два колючих шашлыка на руки довольным покупателям в очереди. Люди ели кракенов прямо у стойки или на ходу. Девушки с лисьими ушами и солнечными зонтами делали с ними селфи.

У соседнего выхода из шоппинг-молла было пафосное уличное кафе, где готовили капучино по депрессивной цене, если считать в скетчбуках. Я все равно его купила и села за столик. Кажется, я оказалась в том пешеходном квартале, куда так стремилась толпа у гостиницы. Громкоговорители со всех сторон не затыкались. Я была в гуще магазинов, ресторанов и забегаловок на любой вкус – от трехколесных велотачек уличных торговцев фаст-фудами до пафосных заведений с нарядными красными фонариками и упитанными буддами у входа. И среди всего этого изобилия не было ничего, что я могла бы не задумываясь съесть или хотя бы опознать. Кроме осьминогов. И хотя «дупло в животе» уже затмевало глаза, мозг держал оборону против осьминогов насмерть.