– Я в порядке.

Я не была в порядке. Я чувствовала, что происходит какое-то мощное крушение. Будто внутри разбилось что-то огромное и хрустальное, но мне об этом не сообщили. Неведомая внутренняя поломка обесточила все мысли, кроме кота, который бился в моем мозгу, как неупокоенная душа. Я же хотела знать, как живут свободные художники? Но нет, это просто случайная судьба одного человека (и кота), ничего не значит. Или значит? Насколько это типично? В любом случае, разум отказывался обрабатывать эту информацию. Верным признаком этого была внезапная сонливость, моя типичная реакция: «в любой непонятной ситуации ложитесь спать». Я допила забытый кофе и без единой мысли уставилась на экран.

С момента приезда в Шанхай мне не снилось ни одного сна. Это потому что все они происходили наяву. Ретроспектива китайского совриска тоже выглядела так, будто сон и явь поменялись местами. Куратор ставил все новые и новые ролики, сопровождая их скупым фактами (название, автор, год создания) и кратким артспиком. Мне снилось, как:

Разные люди говорят в камеру «Я умру» («экзистенциальный комментарий о благородстве человеческого сознания» – прокомментировал мистер Ын).

Голый художник катается на велосипеде по дну маленького бассейна. Велосипед оборудован седлом и лошадиной головой.

Женщина в метро обдирает губы на протяжении двадцати минут.

Игрушечные пингвины бесконечно поднимаются по ступенькам и съезжают с горки.

Человек почесывается. Искусство называется «Сомнительное удовольствие».

Художник рисует метлой и голой женщиной («рассматривает полотно как место суровой абстрактной драмы»).

Люди смотрят и фотографируют, как за оградкой спариваются две племенные свиньи: мужская особь расписана английскими словами, а женская – китайскими иероглифами («притча о культурном осеменении»).

Художник щупает сырое мясо («являет косной общественности откровенную икону чувственности»).

Художник устраивает взрывы. Черные клубы дыма называются «эфемерной скульптурой».

Художница тряпкой отмывает глыбы замороженной воды из реки Чэнду («актуальное экологическое высказывание»).

Художники в белых саванах, словно живые мертвецы, ложатся на рельсы, заносят над собою ножи и суют головы в петли («время такое было»).

Художник торгует креветками.

Художник моет ноги в тазике с изображением Рональда Рейгана («художник моет ноги»).

Художник сидит на груде яиц.

Художник переодевается девушкой (очень красивой), мастурбирует и пьет свою сперму.

Голый художник гуляет по Великой Китайской стене.

Голого художника погребают заживо. Он дышит через трубочку.

Голый художник плавает в прозрачной надувной сфере по реке Янцзы.

Измазанный рыбьим жиром и медом художник (голый, конечно) час неподвижно сидит в душном и вонючем общественном туалете. На кадрах – красивый и липкий молодой человек, засиженный мухами. (Трактовки расходятся от «буддистской медитации во дворце небытия» до «провокационного комментария о грязных общественных туалетах»).

Художник лежит под пекинской эстакадой с полным ртом земляных червей («отмечает свой день рождения»).

Художник надевает костюм из сырого мяса и идет сквозь нью-йоркскую толпу, раздавая людям белых голубей. Люди с опаской берут птиц у красного мясного Халка. Седой мужчина на перекрестке долго отказывается, но художник настаивает. Голубь улетает, едва коснувшись нерешительных старческих рук.

Художник, подвешенный краном за щиколотки, кромсает реку ножом.

Художник час пялится на тысячеваттные прожекторы.

Художник выпивает тридцать восемь стаканов воды на спор.

Художник хирургическим путем прячет в собственном теле предметы («