– Зря ты так с ним обошелся, – отпуская мои пальцы, пробормотала Люси так тихо и глухо, что я едва различил ее слова. Открыл было рот, чтобы возразить, но она отняла ладонь. – Я тебя не виню. Не настолько я узколобая. Но ничего бы не было, если бы ты не поступил так. Он все равно мог оказаться в тюрьме, но это произошло бы иначе. Вот за что я тебя ненавижу. – Люси не злилась, она говорила спокойно и искренне, и я понимал ее. – Я хотела сказать это тебе в лицо. Один раз.

Я кивнул. У меня было предчувствие, что она хочет сказать это мне – Один раз, так же как ей хотелось выкурить еще Одну сигарету, но я все понимал. За последние двадцать четыре часа я сам много думал о том же. И не винил ее.

По крыше прокатился рокот, рык мотора машины, сцепившейся с ландшафтом. Ветер подхватил его и притащил к нам. Я посмотрел на дорогу и увидел мелькающие за деревьями фары. Только это была не легковая машина, а среднего размера фургон. Такие нанимают для переезда. Он комичнейшим образом не подходил к окружающей обстановке и, подскакивая на ухабах, катил вниз по склону. Ему оставалось ехать досюда минут пять, может, десять.

– Ну вот, – произнес я.

Люси сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и непослушными пальцами вытащила из пачки сигарету, которая станет для нее последней.

Толпа, образовавшаяся на парковке, чуть выше по склону от входа в гостевой дом, мало чем отличалась от той, что раньше собиралась на горе: тот же опасливый полукруг, только вместо толкотни ради того, чтобы взглянуть на мертвеца, мы все были там, чтобы увидеть одного воскресшего.

Не одна Люси задавалась вопросом: сильно ли изменился Майкл? Никто из нас не навещал его в тюрьме. Вам не следует удивляться, что мое приглашение затерялось в почте, но то ли от смущения, то ли от стыда Майкл не хотел, чтобы к нему приезжали. Он решил относиться к тюрьме как к кокону, спрятаться в нем ото всех. Кое-какое общение с некоторыми членами семьи происходило, но не личное. Телефонные звонки. Электронные письма. Я не уверен, что отправка документов о разводе обычной почтой может считаться перепиской, но если да, значит Майкл написал несколько писем. Но контакты были редкими. Так что его приезд был действительно грандиозным событием.

Послышался скрежет дернутого вверх ручного тормоза. Потом мотор замолчал, фургон вздохнул рессорами, а дальше – только свист горного ветра. Треск молнии был бы сейчас как нельзя более кстати, но я обещал не лгать. На колесах грузовика Майкла я заметил совершеннейшим образом натянутые цепи.

Люси поправила волосы, затем, дохнув в ладонь, проверила свежесть дыхания. Моя мать скрестила на груди руки.

Открылась дверца со стороны пассажира, из машины вылез Майкл.

Некоторые из вас уже о чем-то догадались. Но пусть это пока подождет.

По прошествии трех лет и в связи с неизбежными в его обстоятельствах переменами, признаюсь, я ожидал увидеть брата вернувшимся как будто с необитаемого острова: курчавые волосы длиной до плеч, густая борода и нервные глаза-бусинки: «Так вот она, цивилизация!» Вместо этого мы получили нечто совершенно противоположное. Волосы у него, конечно, отросли, но лежали волной, густые и пышные. Может, даже подкрашенные. Вероятно, у него было время привести себя в порядок, так как он успел побриться. И хотя я ожидал увидеть на лбу Майкла новые морщины – свидетельства пережитых тягот, – кожа у моего брата была гладкой, щеки румяными, а глаза яркими. Может, так повлиял на него мороз, а может, тюрьма с ее удаленностью от тревог и забот – этот недооцененный режим заботы о коже, – но будь я проклят, если Майкл не выглядел моложе, чем в момент посадки! В последний раз я видел его на скамье подсудимых, он сутулился, и костюм сидел на нем, как смирительная рубашка. Но теперь он выглядел посвежевшим. Возродившимся.