– И давно ты тут? – спросил остряк.

– Неделю, может, чуть меньше или больше на день-два. Точно не знаю. Часы с меня сняли. Один раз мне давали кашу. Ел с руки, как собака. Жрать-то хочется…

– Меня не кормили ни разу, – решила принять участие в беседе Лида.

– Ты здесь недавно. Как и он, – красавчик кивнул на остряка. – Дольше всех покойник. За ним появился он. – Подбородок дернулся в сторону «бесноватого». – То есть когда я очутился здесь, эти двое уже сидели на стульях. Но меня раньше в другом помещении держали. Там я один был.

– Меня тоже, – подхватил «бесноватый». – Неделю, не меньше. Но там хоть горшок был, и я не ссал себе в штаны, как бомжара… – И снова мат.

– И там не опаивали снотворным, – слабо проговорила блондинка с устрашающими красными пятнами на лице и груди. – А тут всякий раз нам его добавляют в воду. Мы засыпаем, а когда просыпаемся, в комнате появляется еще один пленник.

– Откуда ты знаешь про снотворное? – поинтересовалась Лида.

– У меня на него аллергия.

– Что с нами будет? – прошептала русоволосая, подняв свои огромные, полные слез глаза и обводя ими лица пленников. – Нас всех перережут, как Жору?

– Ты знала покойника? – встрепенулся остряк.

– Мы жили в соседних домах когда-то. Детьми вместе играли. Можно сказать, дружили. Потом потерялись… И вот… через столько лет тут… – Она не смогла договорить, расплакалась. Но сразу же вернулась к вопросу, который задала в самом начале. – Почему нам не заклеили рты?

– Маньяк хочет послушать, о чем мы разговариваем? – выдал очередное предположение красавчик в «Армани».

– Ты думаешь, тут есть микрофоны?

– Возможно.

– Скорее, камеры, – подала голос блондинка.

– Нет, камер нет, – покачал головой «бесноватый». – Я уже изучил помещение.

– Может, скрытые? – предположил остряк.

– А смысл их устанавливать?

– Чтоб мы думали, что их нет.

– Не знаю, возможно…

– Если нет камер, – продолжал стоять на своем остряк, – то какой смысл устраивать спектакли? С музыкой и постановочными сценами в стиле «саспенс»…

– Каком стиле? – не понял «бесноватый».

– Саспенс – неопределенность, тревога, напряженное ожидание, если с английского перевести, – пояснил красавчик. – Любимый стиль Хичкока. В его фильмах всегда нагнетался ужас чуть ли не до самого финала.

– При чем тут Хичкок и его картины? – возмутилась Лида. – Наш режиссер ставит сцены в стиле «саспенс» не для зрителя, а для себя. Он наслаждается увиденным вживую, а не на экране.

– И все же, думаю, камеры есть, – гнул свою линию остряк. – Причем все записывается и пересматривается…

– Боже, слышали бы вы себя! – с надрывом произнесла «птичка». Русоволосая барышня с тонким голоском напоминала Лиде воробушка. И масть та же – серенькая. И голосок «чирик-чирик». Даже сейчас, когда он срывается. – Перед вами труп, а вы про Хичкока! Еще обсудите «Камеди клаб». Вон у вас и резидент есть!

Все поняли, о ком она. А вот ее агрессию – нет. К тому же претензия была необоснованной – пленники пытались разобраться в происходящем. А что немного отвлеклись, так это нормальное течение разговора…

Пусть и при трупе!

– Кто-нибудь видит, что у меня на шее? – спросил «бесноватый» после того, как обозвал русоволосую истеричкой. Естественно присовокупив к существительному матерное прилагательное.

– Я пытался рассмотреть, – откликнулся «резидент Камеди». – Но не получилось.

– Больно, – поморщился «бесноватый».

И тут снова заиграла музыка. На сей раз лирическая. Лида узнала ее. «Лунную сонату» Бетховена. Она обожала ее. Даже научилась играть на фортепиано. Пела прекрасно, а вот музыкальными инструментами не владела.