Чем дольше я здесь сижу, тем больше меня возмущает гибель Хэвен. Из нее вышел бы отличный сенситив, самый подходящий хранитель Колодца. Сейчас, когда здесь появились «Дети», ей было бы за сорок и она обладала бы большим опытом. И она не испытывала бы такой усталости, как пожилая сестра Ассумпта. И не была бы такой юной, глупой и эгоистичной, как я. Я, которая не способна даже посетить рождественскую вечеринку без слез, воплей, разбалтывания чужих секретов и припадков ярости.

Я сажусь на скамейку перед пианино и прикасаюсь к клавишам, презирая себя за слабость, но не в силах избавиться от этого чувства. Я занимаю чужое место. На моем месте должна была находиться Хэвен. Не моя вина, что на меня взвалили задание, для которого я слишком молода.

Я как будто угодила в глубокую яму с крутыми стенами и никак не могу выбраться из нее. Всякий раз, как я тянусь вверх, в руках у меня остаются только комки грязных рассуждений.

И тут я ощущаю запах дыма.

Я вздрагиваю и принюхиваюсь, словно ищейка. Только бы не очередной пожар. Только не сегодня, когда и без того много всего произошло. Нет, это сигаретный дым, доносящийся откуда-то сверху.

Я поднимаюсь вслед за ним наверх и вижу Аарона в той же позе, в какой мы с Ро застали его несколько ночей назад. Он высунулся из окна и курит, держась за металлические трубы, которые ранее удерживали упавшие доски лесов.

– Что, тоже не спится? – спрашивает он.

– Не спится.

– Ро внизу?

– Нет.

– А, ну тогда я в безопасности.

– Да ладно, вы же помирились.

– Ну, это как он скажет, – пожимает плечами Аарон.

Странно, но слово «он» по отношению к Ро кажется мне каким-то чужим.

– Теперь он «они». Ну, там эти дела с местоимениями.

Аарон некоторое время размышляет над этим.

– Ну, как они скажет. Или скажут, – поправляет он.

– А можно мне тоже сигарету? Пожалуйста.

Я не курю, но сейчас мне так плохо, что я готова попробовать что угодно, лишь бы мне стало чуточку лучше.

Он протягивает мне пачку. Я беру сигарету и, прислонившись к оконной раме, неловко закуриваю.

– Фу, противно, – говорю я, но не перестаю курить.

– Ну, и что же тебя беспокоит, раз ты не можешь заснуть?

– Мы с девочками ходили сегодня на вечеринку. И это снова произошло. Я разозлилась на одну девочку, и та на время ослепла.

– Что? Ты серьезно?

Я благодарна ему за искреннее недоверие. Фиона с Лили отнеслись к этому настолько равнодушно, что у меня возникло ощущение, будто я схожу с ума. Может, они не видели глаз Холли, как видела их я. Может, из-за темноты и суматохи у них не было времени как следует рассмотреть их.

– Да, – киваю я. – Я поругалась с ней, и ее глаза побелели.

Аарон поднимает голову и пристально смотрит на меня. Глаза у него голубые, с мельчайшими ржаво-коричневыми пятнышками возле зрачков. Я чувствую, как его взгляд переходит с одной моей черты на другую: с глаз на нос, с носа на рот. Он смотрит на меня так долго, что сигарета едва не обжигает ему пальцы.

– Что? – спрашиваю я и внезапно осознаю, что мы здесь одни в столь поздний час. Что все, что произойдет между нами, останется только между нами. И у меня вдруг проскальзывает мысль, что может что-то произойти. И я даже смогу спровоцировать это.

Это как катастрофа, которую ты представляешь только потому, что она возможна. Например, представляешь, как выбрасываешь телефон в окно или прыгаешь с обрыва. Смотришь на край и думаешь: «Было бы ужасно, если я вдруг захотела спрыгнуть и спрыгнула бы», а потом с испугом размышляешь, не служит ли сама мысль толчком к этому.

– Что, Аарон?

Он продолжает смотреть на меня. Я вдруг ощущаю некое тепло. И заряд. Мне становится интересно –