– Опустите маскировочную штору, – приказал он четким голосом одному из двух солдат, сопровождавших его. Тот незамедлительно выполнил несложную манипуляцию. – Северов, пойдете со мной, – отчеканил лейтенант.

Капитан поднялся с кровати.

– Что ж, бывай, жаль, что эти, – он кивнул в сторону лейтенанта, – нашу встречу укоротили. Я бы с тобой с удовольствием еще поговорил. Человек ты интересный. Ну, да ладно, может быть, еще и повидаемся, война – такое дело.

– Всё возможно, и удачи тебе.

Северов крепко пожал капитану руку.

Послушно следуя за лейтенантом по коридору и точно дублируя вслед за ним все многочисленные повороты, Генрих ощутил гадкое чувство, близкое к ощущению совершенного предательства. Его сейчас отвезут в домик на окраине Москвы, напоят, накормят, спать уложат. А капитана будут долго терзать допросами, после чего снимут офицерские погоны, отберут форму, оденут во все солдатское и отправят в штрафную роту.

Лейтенант предложил Северову подождать в приемной, затем легким движением обеих рук одернул гимнастерку, пробежал пальцами по поясу и портупее, после чего решительно вошел в кабинет, не прикрывая за собою плотно дверь.

Генриху пришлось невольно выслушать историю инцидента, происшедшего накануне, теперь уже из посторонних уст.

Войдя в кабинет коменданта, Северов был поражен, увидев там Григория, вальяжно развалившегося на стуле перед генеральским столом. Глазами и уголками рта он улыбался, сохраняя при этом суровую маску на лице.

Сидевший за столом генерал почему-то делал вид, что не имеет ни малейшего отношения ко всему происходившему в его кабинете помимо его воли. Достав из стола бутылку водки, он вылил часть содержимого в подставленную ладонь левой руки, после чего совершил обряд омовения ладоней обеих рук. По кабинету пополз запах испаряющегося спирта.

– Фронтовая привычка, – объявил генерал для тех, у кого еще могли оставаться сомнения в его боевом прошлом, и тут же добавил, обращаясь к Григорию: – Будем считать инцидент исчерпанным. Забирайте вашего человека. Вы свободны.

Григорий нахмурился.

– Было бы лучше считать, что инцидента не было, а был лишь досадный случай.

«Интересно, какое у него звание? – подумал генерал, глядя на Григория. – Эти молодчики из госбезопасности имеют слабое представление о чинопочитании, а потому ведут себя хоть и в рамках приличия, но нагло. И все же лучше с ними не связываться. Нечего от них ждать кроме неприятностей».

Генерал развел руками, давая понять, что сделал всё от него зависящее и вряд ли сможет сделать нечто большее. У молчавшего до этого момента задержанного неожиданно прорезался голос.

– Извините, товарищ генерал, хотел просить вас освободить капитана, участвовавшего в этом недоразумении вместе со мной. Человек он в высшей мере заслуженный, боевой офицер, нервы его подвели.

– Нервы? – взревел генерал. – Стрелять в общественном месте – это нервы? Это не нервы, а моральное разложение! И капитан будет отвечать по всей строгости военного времени.

Северов хотел было что-то возразить, но в это время зазвонил телефон. Комендант взял трубку, но к уху близко ее подносить не стал, поскольку она источала сплошной треск, через который вдруг пробился срывающийся голос связиста:

– Не кладите трубку, будете говорить с комдивом.

– Комендант города генерал Синилов слушает, – доложился, все еще не прикладывая трубку к уху, хозяин кабинета.

– Генерал Загвоздин, здравствуй, комендант. Звоню тебе с передовой. Мне вот ночью доложили, что ты арестовал моего командира истребительного батальона танков, капитана Дубровского. В чем дело?