– Ой, дедуль, всё равно ничего не пойму!
Лиза любила деда больше всех на свете, с ним единственным ей было легко и спокойно. Страшно представить, как она будет жить без него с бабушкой – в закрытом коконе квартиры, в поминутном напряжении.
Однако до этого не дошло, поскольку сразу вслед за первым случилось событие номер два. Бабушка умерла.
Лиза мучилась совестью. Во-первых, потому что считала себя плохим, дурным человеком: она не хотела жить с бабушкой – а та взяла и освободила её от этой необходимости, и теперь укоризненно глядела на внучку с большого портрета в тяжёлой деревянной раме.
Второе проистекало из первого: жить в бабушкиной квартире было невыносимо. Лиза слышала её голос, вопрошающий, чистыми ли руками она режет картошку для супа. Чувствовала укоризненный взгляд, когда лень было пропылесосить палас. Видела застывшую в дверном проёме, заледеневшую от негодования высокую фигуру, если собиралась поесть перед телевизором в большой комнате.
Воспоминания гнали прочь, толкали в спину. Кроме всего прочего, в квартире, где прошло всё её детство, отсутствовал балкон. Так Лиза решилась на переезд.
Сорваться с насиженного места, продать квартиру в Алексеевском и купить в Казани было равносильно полёту на Луну. Но она сделала это гигантское усилие, гордилась собой и казалась сама себе дерзкой и отчаянной. Чувство было непривычным и вызывало неловкость, как новое платье чересчур смелого покроя.
Впервые войдя полноправной хозяйкой в своё новое жилище, Лиза с восторгом оглядела каждый угол. Не страшно, что «трёшка» превратилась в «однушку», ведь тут ей предстояло ощутить, что такое свобода. А разве свобода может стеснить?
Она, как зачарованная, бродила по комнате, кухне, прихожей, и, немного стыдясь себя самой, нежно гладила стены. Это место было волшебным: оно принадлежало ей – только ей одной!
У Лизы было немного денег, и она принялась вдохновенно тратить их на обустройство своего гнезда.
«Отложи»! – стучался в уши командирский голос покойной бабушки.
– Ты умерла! Тебя нет! – громко проговорила Лиза, впервые в жизни осмелившись открыто перечить ей, и затолкала портрет Анны Иосифовны подальше в шкаф.
Первой вещью, которую она приобрела, были занавески из белого тюля, кружевные и воздушные. Лиза повесила их на застеклённом балконе. Стояла, глядя на двор сквозь тончайшую завесу, и чувствовала, что абсолютно, до самого донышка, счастлива. От этого пронзительного, сладостного ощущения внутри неё пела туго натянутая звонкая струна, покалывало кончики пальцев и хотелось смеяться.
Некоторые растения были немедленно высажены в ящики, хотя, конечно, делать это лучше по весне. Ничего, говорила себе Лиза, на будущий год весь балкон будет в зелени и цветах.
Стояло лето – благодатная, долгожданная пора. Отпуск у Лизы закончился, но впервые она ничуть не грустила по этому поводу. На работе все удивлялись, глядя на неё. Она помолодела лет на десять, походка стала танцующей и лёгкой, а взгляд – загадочным и сияющим. Все думали, что Лиза наконец-то нашла мужчину. Как говорится в подобных случаях, запрыгнула в последний вагон.
А она приходила домой – в свой собственный тихий рай. Готовила ужин, заваривала чай. Отправлялась с чашкой на балкон, усаживалась на табуреточку и не спеша выпивала ароматный напиток, вприкуску с шоколадом, наслаждаясь каждым мгновением.
Так продолжалось до тех пор, пока соседи с верхнего, пятого, этажа не вернулись из деревни. Случилось это в конце августа.
Раздался крякающий, подвизгивающий треск – распахнулось окно:
– Духотища! – услышала Лиза громкий женский голос. – Упрела вся!