– В те времена это было нормально, – продолжал Булат. – Да и сейчас тоже, учитывая, что перед нами сам Пушкин и что это «дела давно минувших дней». Но поэзия, как, скажем, и наука, и техника, и медицина, и спорт и многое другое, движется вперёд, совершенствуется. Коэффициент полезного действия паровоза XIX века был пять процентов, а КПД современных локомотивов доходит до девяноста. Так и в поэзии. Сравните рифмы: гонит – клонит, грустить – ступить… и к примеру, у Маяковского: носки подарены – наскипидаренный. Качество рифмы со временем, несомненно, выросло, как и требования к ней…

Молодой кандидат наук слушала с интересом, поскольку Пушкин в её лекционной программе был главным действующим лицом. Она боготворила его. Мало сказать, знала всего «Евгения Онегина» наизусть. После лекции, возвращаясь вдвоём по нескончаемым коридорам университета на кафедру, спросила с нотками обиды в голосе:

– Что ж так жёстко с Пушкиным?

– Совершенно не с ним и не жёстко, – ответил Булат. – Простая диалектика. Всё течёт и всё, скажем так, усложняется в нашем мире.

– Про паровоз – это убедительно, Булат Касимович, – улыбнулась она одними глазами цвета спелого ореха. Не то под стёклами очков, не то сам по себе взгляд её был необыкновенно живым и в то же время сосредоточен на какой-то своей неотступной мысли.

– Можно просто Булат, – заметил он.

– У нас так не принято… в университете.

– А у нас отчества не в ходу.

– Да, я знакома с особенностями вашего круга, однако мы находимся в другом месте.

– Я всё понимаю, Марья Иванна, но мы же не на кафедре сейчас.

– Раз так… – Кандидат наук поправила выбившуюся из-за уха каштановую прядку. – И меня тоже можно… без отчества.

– Прекрасно! – согласился поэт, временно здесь, в университете, превратившийся в учёного червя.

В бесконечном коридоре было многолюдно. Он искусно лавировал между летящими навстречу студентами, порой касаясь локтя напарницы, чтобы предупредить о встречном метеорите.

Она взглядывала на него не то с благодарностью, не то с интересом и возвращалась к начатой теме:

– В поступательном движении поэзии всё-таки формальная часть опережает содержательную. Хотя, может, я застряла в девятнадцатом веке?

Булат подумал, что она не похожа на синий чулок, впрочем, нечто такое проглядывало в её облике – на прямой пробор причёска с закрученной в «воронье гнездо» косой на затылке, очки, ниспадающие на кончик носа, форменный пиджачок стопроцентной училки с торчащим из нагрудного кармашка карандашом, юбка ниже колен, но… Но этот аромат анисовых яблок! Он исходил от неё, как от яблонь в саду его детства, волнами, лёгкими, еле осязаемыми порывами. Булат отвёл от собеседницы очередной метеорит и сказал:

– А приходите в пятницу на поэтический вечер в Дом издательств, отвлечётесь от позапрошлого века. Там будут современные поэты из Москвы, Питера, Таллина…

– И вы тоже свои стихи будете читать?

– Прочту парочку.

– Интересно! Всё-таки современную поэзию я знаю меньше, чем классику.

– Вот и совместим приятное с полезным! – сказал Булат, пропуская университетскую даму в дверь кафедры языка и литературы. В помещении двенадцатого этажа с окнами на главное многоколонное здание университета они оказались не одни, и разговор их естественным образом прервался.

На международном поэтическом вечере Булат по очерёдности шёл за своим другом из Москвы Сашей Ткачёвым. После первых произнесённых строф он увидел Марию. Она сидела совсем рядом, во втором ряду, в том же форменном пиджачке, с той же строгой причёской, только без очков. Булат, не отводя от неё взгляда и даже разглядев её ореховые, чуть раскосые глаза, не защищённые оптическими стёклами, продолжал читать: