– Помянуть на могилке-то надо. А может, кого знакомого встретим. Пускай деда помянут тоже. – На что подруга одобрительно кивнула и покосилась на недопитую бутылку с водкой. Проследив ее взгляд, я сурово проговорила: – Пьянству – бой! – И решительно направилась к двери.

Кладбище нас встретило щебетом птиц, жужжанием пчел и каким-то невероятным покоем. Наверное, так и должно быть в таком месте. И у меня на душе, несмотря на всю трагическую ситуацию, тоже воцарился какой-то покой, если не сказать, умиротворение. Поправив на свежем холмике дедовой могилы венки из аляповатых искусственных цветов и поставив в трехлитровую банку с водой свой скромный букет ромашек, которые нарвала по дороге, я заметила:

– Деду бы понравилось место. Березки кругом шумят, тишина… – Слезы навернулись у меня на глаза, и я стала шмыгать носом.

Валька, сурово сдвинув брови, чтобы не разреветься вслед за мной, проговорила:

– Надо бы вазочку какую принести. А то в банке как-то… некрасиво, в банке. Дед Иван во всем порядок любил и красоту ценил. Надо поговорить с нашим кузнецом, пускай что-нибудь эдакое сварганит. Ну, чтобы от ветра не разбилось. Да еще к тете Наташе сходить, какой-никакой рассады выпросить цветочной. У нее их много, цветов-то. Сейчас ведь еще не поздно, только июнь месяц. Так что, приживется…

Я кивнула согласно головой и благодарно сжала ей руку. Постояв еще немного у могилки, мы побрели прочь. Выждав еще несколько минут в молчании, Валька предложила:

– А давай сходим к старой усадьбе. Там сейчас стройка идет. Говорят, какой-то высокий чиновник из Рязани ту усадьбу купил.

Я удивленно вскинула брови.

– Целую усадьбу? И кто ж ему ее продал?

Подруга махнула рукой.

– Тут у нас такое было с этой усадьбой… Когда народ-то о продаже узнал, так возмущаться начал. А этот самый чиновник, не сам, конечно, какой-то его управляющий, нам в нос бумагу стал тыкать, что, мол, никакой особой исторической ценности та усадьба не представляет. Да и сама знаешь, дом-то не особенно большой. Скорее всего, это даже и не усадьба была, а так, скорее охотничий домик какого-нибудь обедневшего барчука из местных. Ну, в общем, наши поволновались, побузили немного, да и успокоились на том. А этот управляющий соловьем тут разливался, рассказывая, что нашей деревне от этого только одни плюсы. Мол, говорит, тут и дорогу сразу в порядок приведут. Чиновник-то, чай, не на конях приезжать будет, на машине, значит, и дорога до поселка нужна будет хорошая. – И она, как-то безнадежно махнув рукой, принялась разглагольствовать о «чертовых казнокрадах» и о том, что «на них Сталина не хватает».

Но долго печалиться Валька не умела. И тут же без особого перехода заявила:

– А там, у них, сторожем мой сосед, дядя Слава подвизался. Помнишь, он нам в детстве всякие интересные истории рассказывал? Так он про эти дела много чего знает. Глядишь, может, и про твое босоногое привидение чего расскажет… Пойдем… Интересно ведь…

Никаких особых дел у меня не было, и я согласилась. Хотя, по моим представлениям, дядя Слава про эту «мою босоногую» знать ничего не мог. Хотя… Чем черт не шутит, когда Бог спит.

В общем, мы отправились к усадьбе. Меня, почему-то, охватило некоторое волнение, сердце учащенно запрыгало в груди, словно я готовилась к встрече… С кем или с чем? Со своим детством, с той прежней беззаботной и какой-то радостной жизнью, которая ушла безвозвратно? А может быть, я предчувствовала встречу со своей судьбой, которую, как известно, и на кривой кобыле не объедешь?

Усадьба нас встретила новым высоким тесовым забором, выкрашенным зеленой краской, и запертыми воротами. Отсюда, из-за забора, была видна только крыша старого дома. Я хмыкнула, глядя на это новшество, и, не скрывая иронии, спросила: