Если случалась надобность поднять в поход все «великое» войско, то предварительно рассылались по городкам грамотки, чтобы казаки сходились для ратного дела. Шумит, волнуется большая площадь города Черкасска, она полна казачеством из ближних и дальних концов. Тут весь Дон на лицо, со своими детками – с берегов Донца, Хопра, Воронежа, Медведицы, Сала, Маныча… Старые, бывалые казаки, украшенные сабельными рубцами, держат себя степенно, ведут между собой беседу тихую; среди молодых идут толки о том, куда-то поведут атаманы молодцов? Старики сказывают, что под город Астрахань, им же хотелось бы пошарпать турок… Шум, перебранка, толкотня становятся все больше и больше; но, вот, толпа почему-то стихла. Чинно становится в круг: это, значит, показались регалии. Из войсковой избы вынесли Белый бунчук, пернач и бобылев хвост (так называлось древко с золотым шариком наверху, украшенным двуглавым орлом и белым конским хвостом). За регалиями выступают есаулы, за ними – войсковой атаман, с булавою в руках. Он остановился посредине круга, есаулы, положив на землю свои жезлы и шапки, прочли молитву, поклонились сначала атаману, потом всему православному воинству, снова надели шапки и с жезлами в руках приступили за приказом. Атаман что-то тихо им сказал. «Помогите, атаманы-молодцы!» – возгласили есаулы: «Белый Царь шлет вам поклон, приказать спросить о вашем здоровье! Он учинил размир с турками и шлет нас промышлять над крымцами!..» По малом времени есаулы спросили: «Любо-ли вам, атаманы-молодцы?» – «Любо, любо!» – отвечало казачество в один голос.

Впрочем, войсковое начальство не всегда объявляло в кругу, куда именно назначен поход, а просто приговаривали: «…идти на море», или «собираться в поход». Это делали из опасения, чтобы не проведали азовцы. Для походного времени все казачество делилось по сумам: 10–20 человек держали в походе общую суму, в которой хранили как запасы, так и добычу. До сих пор уцелел между казаками этот обычай, как равно и самое название «одно-сум», в роде как бы – друг, товарищ. Жены таких казаков считаются тоже в свойстве: «Здравствуй, односумка!» говорят при встречах. Вообще, в старину казаки жили проще, дружнее и, как не озабоченные хозяйством, – веселее. В городках казаки обыкновенно собирались каждый день на площадь или к станичной избе. Сидя кружком, казаки плели сети, слушали богатырские рассказы или пели богатырские песни, из которых каждая начиналась припевом: «Да взду-най-най ду-на-на, взду-най Дунай!» В Черкасске же всегда бывало большое стечение народа, нечто в роде ярмарки. Там толкались торговые люди из украинских городов, гостили проездом турецкие послы с многочисленной свитой, наезжали астраханцы, запорожцы, терские и яицкие казаки – кто за получением вестей, кто для воинского промысла, подыскивать удальцов. Сзади густой толпы народа донцы важно расхаживали, заломив набекрень шапки, при богатом оружии, в самом разнообразном одеянии. Один гуляет в лазоревом зипуне с жемчужным ожерельем, другой выступает в бархатном полукафтане, а на ногах у него простые лапти; третий – в смуром русском кафтанишке, зато у него сапоги расшиты золотом, шапка висит булатная, черкесская, за спиной богатый турецкий сайдак (лук), иной вместо плаща напялит узорчатый ковер. Вон, поглядите на того богатыря: как есть, в шелку да в бархате, уселся в грязь среди улицы и выводит так жалостливо про трех братьев, как они погибали в неволе, что, если кто послушает, прошибет слеза: это уж, наверно, запорожец, да еще подгулявший. Все, что тут есть – и турецкие в золотой оправе ружья, и булатные ножи с черенками из рыбьего зуба, бархат, шелк, атлас – все казачья добыча, своего ничего нет.