Главное, что сразу удалось – убедить нашего министра Казачкова и первого секретаря обкома Трофимова, что неотложнее расширения ТЭЦ для Актюбинска ничего нет. А когда партия берет на контроль – дело вертится. Работали в три смены, главную оперативку проводили в четыре часа утра, первый из двух котлов затопили к 7 ноября, второй – ко Дню энергетика.

Отвлекусь чуть назад.

Доставшиеся мне при назначении ГИПом Балхашская и Джезказганская ТЭЦ в недавнем прошлом входили в состав соответствующих горно-обогатительных комбинатов, и это не еще забытое подчинение осложняло наши отношения. Конкретно, поначалу пришлось проявить характер в отношениях с главными энергетиками комбинатов, разговаривающих эдаким начальственно-покровительственным тоном. Все наладилось, но интриговало удивительное сходство этих непохожих людей: в Балхаше был Яков Исаакович Пессин, в Джезгазгане – Илья Абрамович Литинский. Оба уже сильно в возрасте, но и в безусловном авторитете: комбинатовское и городское руководство относилось к ним со всем почтением, а женщины-подчиненные – со страхом и обожанием.

Позднее мне рассказали их общую историю: якобы они работали сменными инженерами на той самой ТЭЦ Мосэнерго, которая напротив Кремля, через Москву-реку. Однажды случилась авария и свет погас даже у Вождя. И вот всех ИТР элементарно выслали в разные концы большой страны. Пессину достался строящийся Балхашский, а Литинецкому – Джезказганский комбинаты, там они и прижились. Карьеры с такими биографиями не сделали, но в своем-то кругу стали эдакими корифеями, а где-то и диктаторами.

Иван Харитонович Дрожжин, зампред облисполкома и Владимир Васильевич Милов, секретарь обкома, были приставлены к нашей – Актюбинской ТЭЦ – стройке. С Иваном Харитоновичем часто мотались в Москву, выбивали разрешения и фонды. Он останавливался в гостинице «Москва», меня устраивали при постпредстве – очень казалось удобным и престижным.

В Минэнерго и Госплане была «чистая половина» со своей внутренней охраной. Я объяснял Ивану Харитоновичу, куда заходить и что говорить, он приносил решения, ругая хозяина кабинета. Вечерами, обращаясь ко мне, стал называть Петей и вставлять в речь непечатное. А однажды вдруг пожаловался: типа, я тут с тобой мотаюсь, а у меня других дел невпроворот, все сам, аппарата нет, одна Марья Федоровна в приемной – ты знаешь. А у Владимира Васильевича отдел строительства, отдел промышленности, зато сам ни за что не отвечает, ни одной бумажки не подпишет, только устные указания раздает…

И я понял, что вошел в личное доверие.

А пару раз нам в помощь летал и Владимир Васильевич, ходил на Старую площадь, меня оставлял перед приемной, решил вопрос у Долгих. И вечером тоже вдруг признался по-свойски, как он ненавидит этих, спесиво-недоступных, которые в «членовозах» и ни за что не отвечают, а тут выкручивайся за них. И это тоже была степень личного доверия.

В проектном институте всегда была проблема вакансий – созревающих для повышения специалистов было больше, чем должностей. На производстве обычно наоборот. Я Юрьеву много чего в уши нашептал – этот не годится, тот не тянет. Но замени директора – новый еще слабее; тоже жизненный урок.

В Актюбинске пристрастились к даче. Юрьев, даром что большой начальник, упахивался на новом участке и я по-холостяцки с ним. Когда переехала Наталья, купили и себе участок с домиком. А там везде земля серая и сухая, но все растет – такого больше нигде не видел – со страшной силой, только поливай. Укроп – тот вообще все полонил, натуральный сорняк. Огурцы с помидорами и смородиной Наталья собирала ведрами, а мы с Федосеевичем вечно в командировке, она их пешком домой тащила, а там перерабатывала, а оставшееся – куда ж еще девать? – соседям раздавала.