– Пойдем, посмотрим, кто присвоил себе титул графа.

Генерал шел впереди, привычно перешагивая трупы людей. Подойдя ближе к графу, вдруг крикнул:

– Петр Дюжев, это вы? Но как вы здесь?

Дюжев тяжело открыл глаза. Он смотрел на генерала, но не узнавал его.

– Богдан, друг, где ты? – Тяжело спросил граф, теряя сознание.

– Давайте, несите его срочно к профессору, пусть он его осмотрит.

Графа положили на носилки и понесли в палатку. Генерал смотрел ему вслед, не веря глазам, повторял:

– Не может быть! Не может быть!

–Ваше благородие, позвольте спросить, что в этом такого, что он здесь? Я – его друг, – сказал Богдан.

– Сотник, это просто невероятно! Я знаю его давно. Он вырос практически у меня на глазах. Он рос ужасным грубияном и невежей, последние годы его кроме женщин не интересовал никто. Пожалуй, самое плохое о нем я не могу рассказать даже вам, его другу.

– Как он воевал?

– Лихо, – ответил Богдан, – он у горцев на расстреле уже успел побывать.

– Да? И как он себя вел на расстреле?

– Отважно, как все.

– Я так за него рад, что он нашел свое место в жизни, что у него есть такой друг, как ты, сотник. Позволь мне спросить у тебя, сотник, тот хорунжий сказал, что здесь, сейчас, ты – главный. Но почему у тебя нет погон? И почему ты командуешь поручиком, тем армянином?

– У нас убили поручика Чистякова. Он был главным. Ну, а про армянина, да вы сами его видели. Вроде получается, кроме меня некому. Хотя Микоян храбро вел себя в бою.

– Да, храбрец. Он мне целый час рассказывал, как он героически воевал. Ну, ладно о нем, сейчас моя армия идет навстречу армии Евдокимова. Я доложу ему о тебе, так что готовь погоны.

– Ваше благородие, у меня к вам есть просьба, оставить у себя на время тяжело раненых.

– Хорошо, сотник, они будут здесь, пока мы их не поставим на ноги.

К нам быстро бежал Швец. Подбежав, он по-военному четко доложил:

– Ваше благородие, граф здоров, рана обработана. Это не пуля, скорее всего, его ударили по голове чем-то тяжелым. У него сильное сотрясение мозга, но для его жизни опасности нет. Он пришел в себя. И просит прийти Кузьмина Богдана.

– Графа я оставляю тоже у себя, – сказал приказным тоном генерал.

– Прошу прощения, ваше благородие, но граф Дюжев находится в моем распоряжении, и он поедет со мной.

– Сотник, ты меня не понял. Я его оставляю здесь, – строго сказал генерал.

– Для этого вам надлежит получить разрешение у Евдокимова, а вы, ваше высоко благородие, не из нашей армии. И ваши приказы на меня не распространяются. Ну, если сам граф, конечно, не захочет остаться, – ответил Богдан, смотря прямо в лицо генералу.

– Так, теперь понятно, почему командуешь ты, а не поручик, – уже спокойнее сказал генерал, – пойдем к нему, спросим его самого.

Генерал положил руки за спину и пошел, опять перешагивая через трупы, к палатке. Подойдя ближе, Богдан услышал, что из палатки доносились крики Дюжева.

– Унесите меня отсюда! Унесите меня! – кричал граф.

Кузьмин подбежал к нему, начал успокаивать, но граф не успокаивался.

–Богдан, вынеси меня отсюда, посмотри, казаки тяжелораненые лежат на земле. А я, здоровый, лежу на кровати. Не могу я так!

– Петь, если ты здоровый, встань сам, – спокойно сказал Богдан.

– Петр Петрович, я приказываю вам лежать, – сказал вошедший генерал, подходя ближе к графу.

– Мищенко! Это вы? – С удивлением спросил граф и спрятал глаза.

– Петр, я говорил с твоим другом. Я так рад за тебя, что ты стал человеком. – Генерал протянул руку Дюжеву. Граф сильно покраснел, пожал руку генералу и отвернулся.

– Признаться, не ожидал я вас встретить здесь,– продолжал генерал.