Наконец, не выдержав очередного приказа спалить единственную перину, он спросил: «А когда же порося лечить будем?» А поросенок тем временем уже визжит, заливается, будто режут его.
Осмотрев сатанинское добро, что было сложено на бричке, старуха разрешила Степану отвести ее к поросенку. Дело шло к вечеру. Взглянув на додыхающее животное, велела она Степану зажечь по углам катуха четыре свечи, а сама стала переливать воду из одного стакана в другой, что-то бормоча. Когда свечи догорели, поросенок затих.
– Ну вот и все, – вздохнула колдовка.
– Конечно, все, – сказал Степан, толкнув сапогом дохлого поросенка. – Что же ты, старая, сразу не сказала, чтоб дорезал? – возмущенно произнес он.
– Благодари Бога, что сдох поросенок, а не ты, – зло процедила баба. – На тебе смерть была, а я перевела ее на порося. Вот ведь люди неблагодарные.
Степан не унимается:
– Если бы не ты, так хоть мясо было бы, а теперь что, закапывать?
– Не ори, дам я тебе порося, ты только помалкивай, – пригрозила колдовка.
– Да что порося, а корма сколько я перевел за семь месяцев, что держал его, – злится Степан.
– Дам я мешок зерна, только молчи, – процедила целительница и пошла к бричке.
Когда Степан забирал у старой ведьмы поросенка и зерно, на прощание она ему сказала: «Если не хочешь, чтоб порчу на тебя навела, помалкивай».
Так, может, никто об этом случае и не узнал бы, если бы по пьянке Степан не проболтался. Говорят, что он и по сей день живой и здоровый, значит, не подействовала угроза на Степана.
А вот в другом случае вышло все наоборот. Уж и не знаю, то ли от водки, то ли еще от чего, но помер у одной молодицы муж. Вдова, как полагается, погоревала немного и стала поглядывать на других мужиков. Баба – кровь с молоком, ходит по хутору, глазами стреляет – как тут не обратить внимания! Ну мужики и стали подъезжать к ней, разговоры пошли. Один мужик так совсем свихнулся, прохода не дает. Вдовица-то знала, что у него жена хуже пилы, мужика готова со свету свести, не потому, что он уж был такой плохой, просто характер у нее стервозный. Сама из себя как жердь усохшая, видно поэтому и злая такая, готовая по любому пустяку с кем угодно ругаться. И вот, прослышав, что ее мужик за той молодицей увивается, решила извести вдову. Пошла она к той колдовке и просит, чтоб помогла. Принесла ей, чтоб задобрить, и курочку, и маслица, и яичек. Что и как делала знахарка, не знаю, но не прошло и трех дней, как все стали замечать: вдовица на глазах тает, словно свеча. Глаза запали, ноги еле волочит. Со стороны посмотреть – бабка столетняя идет. И не болит вроде ничего, и в то же время любому понятно, долго не проживет. Бабы при виде ее крестятся, жалеют, а что делать – не знают. Одни советуют иголки жарить, другие – святой водой умываться да пить. Тогда одна баба, никому ни слова не говоря, сама на подводу села и куда-то поехала. На следующий день привезла старичка. Маленький такой, бородатый и весь белый как лунь. Маленькийто маленький, а вот как глянет – мороз по коже идет. Посмотрел он на вдовицу и покачал головой: «Если бы, голубушка, привезли меня на день позже, никто бы тебе уже не помог, отпели тебя в церкви». Попросил показать, где живет колдовка. Подошел к хате злой бабы и широко троекратно перекрестил ее. А знахарку или предупредил кто, или она почувствовала, но ждала уже его прихода. Бегает по двору, какие-то знаки руками в воздухе делает, плюется, но, после того как старец заговорил, как-то вся сжалась.
Три дня ведьму крутило и корежило, но не подействовало на нее предупреждение. Говорят, что и по сей день занимается она черными делами.